Горбатая гора - Энни Прул

— Кое-что пришло от Шан.

— Она возвращается? — Аладдин размял картошку, разбавив ее молоком. Гейм и Фиш обещали платить за убитых гризли или львов. Правда, он не видел льва сто лет, а уж гризли так и подавно.

— Я еще не читала, — ответила жена.

К короткому и невнятному письму прилагалось несколько фотографий: дочь в черном бикини, стрижка под «ежик», демонстрирует смазанные жиром мускулы — бицепсы, трицепсы и прочее. Абрикосового цвета глаза широко раскрыты. Она писала: «Я занялась бодибилдингом. Многие девушки увлекаются им!»

— Что она сделала с волосами! — сказала Ванета. — Это явно ее кто-то уговорил. Я знаю Шан, это не ее идея.

Когда Шан уезжала, она была обычной молодой женщиной, блондинкой с неровными кончиками волос, тонкими руками и большими блестящими глазами. Когда она разговаривала, то трогательно загибала палец.

— Бодибилдинг, — равнодушно сказал Аладдин.

Как и большинство фермеров, он всегда готовился к худшему и не верил в счастливые финалы. Он был рад тому, что дочь жива, остальное не имело значения.

Отталина смотрела на свой кофе. Над пустым стулом ее сестры летала моль.

Аладдин носил ботинки, большую шляпу и почти не ездил на лошади. Он скучал по своему самолету, который казался ему похожим на лошадь. Кто-то украл его два года назад: отвинтил крылья и отбуксировал самолет, пока Аладдин спал. Он подозревал мормонов. Теперь он сидел за рулем грузовичка, разъезжая по пыльной земле, и иногда проводил в машине ночи напролет, устроившись на переднем сиденье. Ветровое стекло помутнело от времени. Из-за непогоды у него болела голова. За спинкой сиденья он держал бутылку виски. Ванета сунула ему в машину старое одеяло и сказала, чтобы он закрывал окна, когда идет дождь.

— Знаю я тебя, — сказала она. — Ты позволяешь погоде доставать себя.

Каждые десять дней или что-то около того Отталина заговаривала о том, что хочет отправиться в город искать работу. Аладдин не брал ее с собой. Из-за ее веса, говорил он, и так уже повреждено пассажирское кресло. Да и в любом случае работы в городе не было, и она об этом знала. Так что ей лучше оставаться на ранчо.

— Не знаю, почему ты хочешь уехать с ранчо.

Она ответила, что он должен позволить ей водить машину.

— Я сообщу тебе, когда мне понадобится совет, — сказал он. — Я езжу в своем собственном грузовике. Хочешь водить — купи свой.

— У меня нет миллиона долларов, — безнадежно махнула она рукой.

— И что ты хочешь, чтобы я сделал? Ограбил банк? В любом случае, скоро будем продавать быков. И я дам тебе кое-что, чего ты никогда не забудешь.

Что помогало Отталине в минуты слабости? Она смотрела на склоны гор цвета индиго в сорока милях к востоку, наблюдала за кувыркающимися облаками, гадала на «любит-не любит» в неверных вспышках рассекающей небо молнии.

В то лето лошади были постоянно мокрыми. Дождь шел практически не переставая. Блестящие лошади стояли в прерии, с грив капала вода. Отталина и Аладдин носили непромокаемые плащи весь день, от утреннего кофе и до последнего зевка. Ванета смотрела телевизор и слушала прогноз погоды, пока гладила белье. Старый Рэд называл это «капаньем и соченьем». Он сидел в своей комнате, жевал табак и читал Зейна Грея, водя узловатым пальцем по каждой строчке. Четвертого июля они все вместе сидели на крыльце, наблюдая за ливнем и представляя, что тонкие изогнутые нити молний и раскаты грома — это салют.

Отталина знала и видела практически все, что находилось поблизости, а нового в этих местах ничего не появлялось. Невероятные вещи происходили не в реальности, а в ее фантазиях. Комната, которую она раньше делила с Шан, был фактически комнатой внутри комнаты. В свете луны ее глаза казались масляно-белыми. Небольшой коврик на полу всегда ерзал под ногами, черная рама зеркала врезалась в стену прямоугольной нишей. С кровати она видела поблескивающий в свете луны подъемник для зерна, а прямо за ним — огромные загоны со скотом, откуда коровы казались мелкими черными зернышками.

В этом будоражащем свете Отталина хотела всего, чего вообще можно хотеть. Томящее одиночество, тягучие дни и тоска заставляли ее сжимать губы. Она металась и била себя по жирному телу, каталась по кровати, десятки раз подходила к окну, стуча пятками по полу, пока старый Рэд однажды не крикнул из своей кладовки: «Что там происходит? Ты что, привела мужика?»

Ей казалось, что ее единственный шанс — полуграмотные наемные работники. Например, Хал Блум, с длинными, как палки, ногами, в футболке с надписью: «Агрессивен по натуре, ковбой — по собственному желанию». Он работал у Аладдина во время недолгих перерывов между родео, как правило, не слезал с лошади (лелеял внешний вид ковбоя 1870-х из Орегона). Отталина много раз ездила с ним к ивам, в их гнездышко на влажной земле в зарослях крапивы, где он надевал бледный презерватив на маленький твердый член и медленно входил в нее. Его теплая шея пахла мылом и лошадьми.

Но потом, когда Отталина начала много работать, зарабатывая деньги для ранчо, Аладдин уволил Хала Блума.

— Угу, все равно это забитое место, — сказал Хал и ушел.

На этом все и закончилось.

Отталина была безутешна. Они жили слишком далеко от всего. Но ведь кто-то же должен придти за ней. У них даже не было возможности всласть посмотреть телевизор: им владел старый Рэд, который всегда выбирал вестерны, крича киношным лошадям надтреснутым голосом: «Сбрось его к чертовой матери, вышиби ему мозги!»

Отталина уходила в свою комнату и слушала чужие телефонные разговоры.

«Баланс вашего счета под номером семь-три-пять-пять-девять составляет минус двести долларов и четыре…»

«Да, могу, наверное. Ты уже пьешь пиво?» — «Ха-ха, да».

«Думаю, он не заметил». — «В квартире все в порядке. Я вытащила это из сумки и это было — ты это вырежешь?» — «Только не эту гадость».

«Эй, у вас все еще идет дождь?»

— Эй, у вас все еще идет дождь? — повторила Отталина.

Везде шел дождь. И везде жили люди. Кроме края Рэд-Уолл.

— Я похудею, даже если мне придется сдохнуть, — сказала Отталина матери, глядя на фотографию Шан.

— Разве ты уже не говорила то же самое? — отозвалась та. — Я тебя знаю.

Отталина несколько дней маршировала вокруг дома, потом расширила маршрут до загонов, кладовой с инструментами, до ямы, где Аладдин держал вышедшие из строя вещи. Там валялся старый трактор, сквозь кабину которого проросла черемуха, чуть дальше — старый трактор Рэда и наполовину засыпанные гравием останки ободранного «форда». Девушка проходила мимо, когда услышала тихий, почти неразличимый шепот:

— Девушка, милая…

Садившееся солнце освещало темную массу облаков — настолько темную, что они казались обуглившимися, прерию, тракторы, ее руку на плаще-дождевике. Во влажном воздухе цвета становились ярче.