Зачем идти в ЗАГС, если браки заключаются на небесах, или Гражданский брак: "за" и "против" - Сергей Арутюнов

Кроме верности, любовь на Руси часто оборачивалась… жалостью. Жалеешь — любишь, жалеешь — не предашь. Казалось бы, с другой стороны — «не бьет, не любит», но разве это с другой? Культурологи давно заметили, что глагольная пара «жалеешь — бьешь» в России скорее синонимична, поскольку этим самым «избиением во имя очищения» характеризуется не равнодушие, а желание избавить от греха и наставить на путь истинный.

«Не бить» у нас еще недавно скорее — быть равнодушным, холодным, разлюбившим!

Что же такое русская жалость помимо кулачных «радостей»?

Во-первых, жалеть — это чувствовать, что жизнь сама по себе далеко не сахар. А если так, то несладко не только тебе, но и тому, кто рядом. Жалей не только себя, но и его. Жалей, потому что нет чувства выше.

В этом смысле «жалеть» противоположно «желать», и не только потому, что скачут слоги, но потому, что жалость бескорыстна, рождается от углубленного созерцания того, что ты отождествил с самим собой и себе самому уподобил.

Так, расширяясь за счет жалеемых родных и близких, росла и растет мировая русская душа.

Великая сцена советского еще фильма «Плохой хороший человек»: после испытания неверностью, общественным презрением, нищетой и даже дуэлью пара идет по высокому берегу над морем. В ней нет ничего от прежних беззаботных влюбленных, какими они убежали из Петербурга «на край света»! Они идут под руку, вместе, неостановимо, движутся куда-то чуть ли не в бездну, но их не разъять, поскольку глаза их светятся одинаково — смирением, страданием, пониманием природы Добра и Зла.

И это тоже есть русский эрос — неразжимаемость объятья.

Письменные источники Западной Европы свидетельствуют: с VI века нашей эры по IX век старое дворянство вело с католическим духовенством настоящую войну за право быть многоженцами, но к XI веку церковные авторитеты эту войну окончательно выиграли: моногамия стала законом.

Формула «один супруг — одна супруга» сделалась окончательной и бесповоротной, хотя вплоть до позапрошлого столетия внебрачные связи были словно бы в порядке вещей: ни государство, ни церковь не вмешивались в них даже словами осуждения. Случилось, и случилось.

Зачем же Церкви было вообще вмешиваться в жизнь граждан? Очевидно, вне регламентированной личной жизни чада Христовы не способны были понять божественных заповедей. Могло ли быть подлинно принято единобожие при многобрачии? Конечно же, нет.

Кажется, Церковь понуждала своих прихожан властвовать собой и жертвовать малым во имя поистине многого — Спасения и вхождения в Царство Божие. Поэтика христианства — самоограничение.

И как же эта поэтика отличается от «народного» понимания брака!

В «Ромео и Джульетте» Шекспир набрасывает нам картину вопиющую: брак рассматривается исключительно с мафиозной стороны в категориях выгоды. Молодые люди становятся заложниками клановых отношений и гибнут, поскольку не могут вдвоем противостоять напору двух враждебных лагерей. Идея любви явно проигрывает идее вражды.

Ранние пташки! Юноша и девушка так и не смогли объяснить своим кланам, что объединение усилий могло бы дать гораздо большее приращение богатства, чем конфронтационный вариант развития событий.

Подумать только, одна пьеса, а сколько опровержений «феодально-капиталистическому способу производства»!

Слияние — не поглощение.

Конкуренция — не кооперация.

В 1215 году католическая церковь издала указ, согласно которому мужчина и женщина, решившие объединить свои судьбы, обязывались публично заявлять о своем вступлении в брак. Кстати, совсем до недавнего времени такие объявления печатались в английских центральных газетах, равно как и заявления о разводах (об этом мы знаем, например, из «Саги о Форсайтах» Голсуорси).

До XVI столетия процедура брака не подразумевала ни свидетелей, ни выдачу документов о заключении брака. Поклялись друг другу в верности — и гуляйте.

И лишь в 1563 году католическая церковь трансформировала положение о святости брака в церковное право: брак признавался легитимным только в том случае, если он заключался священником в присутствии свидетелей. К слову, раз брак стал святым (освященным небом), то и разводы, разумеется, были сразу же запрещены.

Пионером выдачи брачных свидетельств в Соединенных Штатах Америки стал штат Массачусетс, начавший выдавать их с 1639 года.

В числе причин, по которым в далеком XVI веке возникла англиканская церковь, историки указывают три основных. Королю Британии Генриху VIII понадобилось защитить национальный суверенитет от вмешательства папства в дела церкви (а центр папства располагался, как известно, в Риме) — раз, пресечь утечку церковных доходов в Рим — два, расторгнуть брак с Екатериной Арагонской — три.

Монарх-революционер (скажем помягче — реформатор церкви и брака) взошел на престол в 1509 году. Правление его было отмечено просто-таки невероятной жестокостью и деспотизмом, и этот стиль управления государством отразился не только на шести его женах: по некоторым подсчетам, за время правления Генриха было казнено около 72 000 человек, многие из них — известные поэты, писатели, общественные деятели.

Для сравнения известный исследователь Р. Г. Скрынников доказал, что количество казненных при Иване Грозном не превышало 4200 человек. Из них 600–700 были бояре и дворяне, еще примерно 1000 человек — жертвы новгородского погрома.

Но вернемся к Генриху: с юности ревностный католик (его бабушка Маргарита Бофор до шести раз в день слушала вместе с ним мессы, а в остальное время Генрих писал сочинения на богословские темы, например, на тему святости брака), мальчик был глубоко верующим.

Став королем, Генрих затеял вялотекущую войну с Францией, тем не менее весьма резво опустошившую казну. В результате направленности политики на континентальные дрязги в Англии появилось огромное количество бродяг, бежавших из разоренных внутренней политикой короля деревень. По «Закону о бродяжничестве» их приказано было казнить. Редким удавалось отделаться клеймением пяти букв «slave» («раб») на лбу или отрезанными ушами.

Еще одна серия казней была связана с религией: благочестивому монарху не нравились «искажения» католической веры различного рода проповедниками, и еретиков потому вылавливали для предания сожжению по всей стране.

…Первой жене Генриха Екатерине Арагонской так и не удалось родить мужу сына, и через несколько лет после бракосочетания король решил объявить брак с Екатериной незаконным (на основании, к слову, ее предыдущего брака с братом Генриха). Разводу, естественно, воспротивилась святая церковь. И тогда-то Генрих и встал на путь основания собственной церкви под собственным руководством.