Револьвер - Изабелла Сантакроче

В то время я постоянно всюду бродила с Мариеллой. В праздники мы всем пускали пыль в глаза. Мы уже выросли. Мы больше не скрывались в моей отдельной квартирке. На диванчиках мы перепихивались с мальчишками. Этому нас обучила ее сестра. Мы были бесподобны. Кроме того, в тринадцать лет мы уже умели сосать его по всем правилам. Потом мы обнюхивали друг у друга рты. Мы говорили, что от этого у нас надуваются губы. Мы были самыми красивыми. Как-то вечером я вернулась домой, где безумствовала тетушка. Она выпила какой-то умягчитель. Сделала это, чтобы отплатить прислуге. Тетя не могла переносить, когда та запаздывала из-за кофе эспрессо. У прислуги завелась привычка задерживаться в баре внизу. Она выпивала кофе, в подарок получала шоколадку. Болтала там. Тетя завидовала тому, что та развлекается, а она сидит в кресле на колесиках. В квартире. Одна. Все это тетя выкрикивала, держа бутылку около рта. Она ей говорила, если ты еще раз спустишься вниз в бар за эспрессо, я тебя убью. Когда она успокоилась, то захотела поехать в больницу. Чтобы там ей промыли желудок. Я никуда не отправилась промывать желудок. Я глотала жидкость для мытья посуды и думала. Я думала, что сейчас я отправлюсь в загробный мир, и захлопала. Я его разбужу. Прежде чем я умру, он должен увидеть, во что я превратилась. Я направилась в комнату. У меня так болел живот, что мне нужно было бы пойти в сортир. Но я держалась, надеясь справиться с поносом. Я выпрямилась. Стояла у его ложа. Я попробовала захлопать. Сначала ладоши. Потом вся рука. Хлопки. Он не реагирует. Лежал под простыней. Как мумия. Конечно, он меня слышал. Притворялся. И еще плотнее прижался к кровати. Трус. У меня начались колики. В желудке бьют кулаки. Я полетела в уборную, заглатывая мятную зубную пасту. Сувенир утащил мои трусы. Я зажала губами тюбик. Сосала беловатую пасту. Мыло. Ландышевую пену для ванны. Пемзу. Перед тем как лечь в постель, я прихлебывала жидкость для интимной гигиены. Когда я бросилась на одеяло, он задвигался. На один миг. Потом все. Я спала накрашенная. Одетая. Когда я проснулась, его уже не было. Я уселась на стул. Ну и видик. На языке следы мыла. Тошнота. Всклокоченные волосы. Синяки. Меня трясет. Я дрожу. Как листок осенью. Механически прикуриваю сигареты. Трудно сказать, о чем я думала. Все было как в тумане. Потрясена. Проштампована. А на гарнир приготовленный мной ужасный кошмар. Со двора слышались голоса подростков. Догонялки. Неприятный звук. Там, внизу, была жизнь. Дыхание. Биение сердца. А тут вверху была я. Грязная. С обезьяной на руках.

Двигаясь, я шумела. Мне нужно сделать это спокойно. Упереться как будто бы сломанными ногами в пол. Мне пригрезился Маттео. Он извлекал из живота куличи. Потом уходил с ними, говоря, что и я должна уйти. Чтобы успокоить меня, он лизал мои уши. Теплый и тяжелый язык. Какая прекрасная пытка. Я вырвала ее у него, чтобы он не ушел. По моему лицу текла кровь. Менструация изо рта. Наружное кровотечение. Я позвонила Веронике, сказочной попке. Я искала Мариеллу. Надежное плечо. К моим волосам прилипла штукатурка. Я сказала ей, прошу тебя, пожалуйста, увидимся вечером. Я разбита, дорогая моя подруга. Во сне у меня был выкидыш. Понимаешь, я потеряла ребенка. Солнце плавило асфальт. Его нестерпимый свет опустошал меня. Не помогали даже очень темные очки. Меня покидали мечты. И удирали от меня. Я смотрела против ветра. Против всего. На дырку в соломе. Маленькая надежда, куда можно войти, чтобы приободриться. Я вышла, даже не умывшись. С перемазанным макияжем лицом. Блестящее платье. Я надела только туфли. Я путешествую. На руке карта городских дорог. Потом ей удалось переубедить его. Благодарю тебя, Мадонна. Я не знаю, как она это сделала. Он разрешил ей выходить на улицу. Я боялась, что не сдержусь, увидев ее. Мне бы хотелось вновь увидеть Мариеллу. Снова быть с ней. Были и мальчишки того времени. Они вынырнули из воспоминаний. Они, держа в руках современнейшие духовые ружья, кричали, ты бедняга. И стреляли мне в голову кусочками штукатурки. Мы самые сильные. Это сказали мы. Если бы здесь была Мариелла, я бы смогла восстать. Я поглощала километр за километром. Она жила очень далеко. Я остановилась, чтобы передохнуть и выпить аспирин, чтобы прийти в себя. Я тронулась, нажав на собачку. У меня кружилась голова. На меня уставилась борзая. На перепачканные спермой сиденья упали кобыла и наездник. На крышках унитазов полоски белого порошка. Когда я выехала на автостраду, я заблудилась. Перепутала дороги. Я спрашивала у прохожих. Куда девалась дырка в соломе? Время от времени меня охватывала тревога. Я занималась судорожными поисками. Именно она посоветовала мне остановиться. Я старательно изучала карту. Перечитывала листочек с правильными указаниями. Теми, что дала мне моя подруга в шкафу. Вперед. Прямо. Сверни направо. Потом налево. Второй светофор. Третья улица. Шестой дом с высоким забором. Вот и плющ.

Я припарковалась, потратив почти час на его поиски. Дом номер восемь как гриб из бетона. Безудержное отчаяние. Смятение. Не знаю почему, я думала, что она живет в коттедже. Изысканное место. В шкафу рококо с серебряным ключом. Возможно, из-за ее мужа мафиози, которого я считала денежным мешком. Глядя за забор, я замечала разницу между моими выдумками и реальностью. В садике дикари. Худющие ребятишки без маек. На дубе висит тряпичный кролик. Они бегали друг за другом с деревянными палками в руках. Трое измазаны небесно-голубыми румянами. У двух других на головах бумажные мешочки. Я помнила ее очень красивой. Об этом я думала, когда открылась дверь. На зеленом треугольнике написано: «прекратите». Покачиваясь, вышла огромных размеров женщина. Казалось, что в ее голову вдавлена отвертка. Она ввинчивалась в воздух. Китиха с подвешенным на подтяжки ртом. Добрый вечер, Вероника со стокилограммовой ногой, закричали дети, увидев ее. Я никогда не забуду этого момента. Я, которая не забывает ничего и так хотела видеть ее. Я запустила двигатель. Рывок. Поднялась пыль. Я оставила ее около ограды. Толстые ноги опираются на землю. Три слезинки. Закрыть глаза. Притворись, что ничего не было. Выдержи.

То, что ты видишь. Ты придумываешь. Если снимешь очки, то все изменится. Виноваты эти стекла. Они все увеличивают. Мошка тебе кажется автобусом. Прекрати. Теперь сними их. Посмотри еще раз. И она вновь станет привычной Вероникой, сказочной попкой. Твоей подружкой, которая улыбалась, когда ты наклеивала на щеки глаза. Я вышла из машины. Я пошла, чтобы обнять ее. Когда я ее обнимала, мне не удалось приблизиться к ее лицу. На груди у нее были воздушные подушки. Многослойный живот отдалял тебя от ее головы. Я утомилась, добираясь до нее. Нас разделяла плоть. Боже мой, как страшно видеть вместо нее этот жирный шар. Боже мой, как я бешусь. Господи, я все время упоминаю тебя. Не наказывай меня и за это. Ты знаешь, что я не злая. Иногда я разговариваю с тобой. Когда я лежу на кровати. Я на тебя смотрю. Я знаю, где ты. В центре. Приклеен к потолку. Я помогла ей сесть в машину. Мешок с соломой я впихнула в машину. В конце я не нашла той дырки. Я поехала. Попробуй поговорить с ней. Мы продолжали молчать. Она знала, что я была потрясена. Мы казались совсем чужими. Я проклинала тот раз. Тот раз, когда это пришло мне в голову. Вновь увидеть ее. Своеобразное замешательство. Попробуй подумать, что она передвигается с помощью автостопа. Ты ее подобрала. О ней ты знаешь очень мало. Ты ничего не знаешь. Задай ей вопросы. Сломай лед. Будь вежливой. Более общительной. Я старалась не смотреть на нее. Чтобы отыскать ее, мне приходилось много крутиться. Для нее мне пришлось опустить сиденье вниз. Когда мне удалось это сделать, я почувствовала себя лицемеркой. Испугалась. Я видела, как она взбухает в ведре. Квашня с килограммами дрожжей. У нее изменилось даже лицо. Казалось, что его накачали насосом. Я с трудом меняла скорости. Моя рука вклинилась в ее бедро. Оно было гигантским. Не только толстым. Я спрашивала себя, каким огромным должен быть шкаф, чтобы она в нем поместилась. Я еще раз посмотрела на нее, чтобы найти зацепку для разговора. Она мощно мне улыбнулась. Когда она улыбалась, то превращалась в оружие, заполненное снарядами. Потому что если нежность чиста, то она как преступление. И если это так, то она была киллером, а я расисткой. Я остановила машину и потом сжала ее. Я искала чувства, но то, что я испытала, отдавало синтетикой. Я была на сцене. Еще раз спектакль. Тридцатая реплика ненавидимой сцены. Тебе она просто осточертела. Ты только ждешь, чтобы побыстрее опустился занавес, тогда можно будет спокойно выкурить сигарету. Плевать тебе на аплодисменты. Тебя тошнит от постановки. Ты хочешь, чтобы побыстрее погас свет. Эта занавеска отделит тебя от твоего зрителя. Тебя не тревожит, одобрят ли тебя. Ты только хочешь прекратить притворяться. Обнимая ее, я пыталась найти Мариеллу. Мою соучастницу. Подружку, с которой, тоскуя, я бросала рыбок. Как нам нравилось надевать мини-юбки и плевать на все замечания. Побольше теней. Лифчик набит бумагой, чтобы грудь стала большой. В нашем классе мы были самыми бойкими. Дневники заполнены непристойностями. Мы росли неистово. Высокие каблуки. Ее сестра дарила нам женские босоножки. Ребята постарше пускали слюни. Это у них уже ломался голос. Когда мы приходили в школу, то девочки от нас отходили в сторону. А они нас превозносили. Они дрались, чтобы показать нам свою силу. На переменах они выходили из класса и поджидали нас. Но мы не удостаивали их даже взглядом. Для них мы были недостижимы. Мы читали порнографические газетенки. Белоснежка и семь членов. Нам нравились мальчишки постарше. Те, с которыми мы перепихивались в праздники. Другие казались нам слишком маленькими. Мы прожили уже сто лет. Очень скоро мы осознали, что с помощью сисек, зада и вульвы мы можем завоевать вселенную. Почти всю. За исключением других женщин. Я не могла дождаться, когда у меня начнутся месячные. Вырастет грудь. На пирожке вырастут волосики. Заняться сексом. Румынка надоедала мне, говоря о нетронутой плеве. Я чувствовала себя очень значительной. Мне очень хотелось подраться. Разбить лицо бессилию. Своей судьбе. Я всегда раздвигала ноги. Бесила свою тетю-склеротичку. В ответ я раздвигала их еще шире. Мы играли с Барби в спальне ее сестры-проститутки. Мы их полностью раздевали и как безумные трахали их Кеном. На велосипедах мы катались без тормозов. Устраивали соревнования. На бешеной скорости до автострады, в последний момент мы сворачивали. По спине мурашки. Вызов. Чувствовать себя неуязвимыми. Более сильными, чем окружающее нас безумие. В луна-парке мы со страхом поднимались на карусели, чтобы крикнуть, подите все прочь, мы сильные. Один раз мы сели в такси. С сумочками. С блеском для губ. Мы изображали из себя синьор, которые решили уехать. Ее отец часто отвешивал ей оплеухи. Он ей говорил, что она похожа на сифилитичку. У меня уже не было сил оставаться в той клетке. Мы проехали по городу, жуя жвачку и открыв рты. Мы просили таксиста ехать побыстрее. Посмелее. Мы бы не расстроились, если бы попали в какую-нибудь страшную аварию. Героини, чьи лица красуются на постерах. Было бы не жалко, если бы мы погибли. Я и Вероника. Жертвы со страдающими лицами. Выйти из затруднения. Бежать в противоположные стороны, никогда не оборачиваясь. У нее уже не было сказок. И ее попка перестала быть сказочной. Ее задушил жир. Рядом со мной было ее обширное тело. Неузнаваемое. Огромный хобот. Подуй в него. Вспышка. Я видела, как она вышла из этих телес. Я посмотрела в зеркальце. Что с моим лицом. Оно измазано остатками макияжа. Я пыталась найти что-то, что походило бы на какое-то чувство. Но оставалась бесчувственной. У меня было только одно желание. Вернуть ее туда, где она была. Сбежать отсюда быстрее, чем снаряд. Выкинуть ее из памяти. Оставить только то, чем она была. Когда она была еще жива. Когда была Вероникой, сказочной попкой.