Атлас, составленный небом - Горан Петрович

- Позвольте, господин.

Непринужденным движением, свидетельствовавшим о привычке овладевать любой, даже самой непредвиденной ситуацией, метрдотель попытался убрать этот несерьезный бокал с предательской горошиной. Это, несомненно, и удалось бы ему, если бы не Эстер, которая своим нежным, особенным голосом (таким, который ни одного мужчину не оставлял равнодушным, создавая иллюзию, что, подчиняясь ему, он получит в свое распоряжение его хозяйку) сказала:

- Будьте любезны, оставьте так.

Метрдотель смутился, рука его дернулась, бокал на высокой ножке, который он слегка задел, покачнулся и упал. Лицо метрдотеля омрачило отчаяние. Вода из бокала, напоминая высокую волну морской бури, разливалась по скатерти, неся на своем пенистом гребне неукротимую горошину.

- О, господа, простите, - промычал метрдотель, а некоторые из посетителей уже стали с любопытством посматривать на наш стол, где в луже воды важно плавала горошина яркого зеленого цвета.

К нам рысью подбежали два молодых официанта. Пока первый ловко убирал со стола посуду, второй буквально набросился на горошину. И в этот момент никто из нас больше не стал сдерживаться, просто не было больше сил. Мы все чувствовали такую симпатию к свободолюбивой горошине, и Богомил после быстрого общего обмена взглядами сделал то, чего нам всем уже давно хотелось. Легким, едва заметным движением он оттолкнул официанта, тот рухнул прямо на наш стол лицом в букет. Это была просто катастрофа. Фарфор и серебро взвизгнули. Посетители повскакали со своих мест. Квартет умолк. Несколько последних звуков мелодии, подобно брошенной шелковой ленте, мгновение парили над полом, после чего в ресторане воцарилась полная тишина.

Метрдотель оглянулся по сторонам. Его лицо было чернее самого черного юмора. Руки дрожали. Тяжело дыша, как будто глотая камни, а не воздух, он поднял вверх меню в переплете из телячьей кожи и изо всех сил ударил им по виновнице скандала. Саша испустила немой крик:

- !!!

Было, однако, поздно. Несчастная горошина, не успев даже дрогнуть, в мгновение ока превратилась в пятно на скатерти. Эстер направила на метрдотеля указательный палец и с заплаканными глазами, голосом, полным горя, проговорила:

- Убийца!

Персонал ресторана и посетители смотрели на нас молча. Драгор потребовал счет. Перед рестораном, пока ветер самым мягким платком из нежнейшего своего края отирал слезы со щек нашей Эстер, мы обернулись к сверкающей вывеске с огромными буквами "Гарден" и взглядом, полным презрения, вычеркнули это слово из списка приятных воспоминаний.

В течение 1586 года на причалы Малаги, Кадиса и Валенсии из трюмов более чем тридцати каравелл большого водоизмещения были выгружены сотни тысяч метров кромок ветров, дующих над островами Карибского моря. Это был апофеоз той мотовской моды, которая почти целый век безраздельно владела Испанией. Пожалуй, невозможно было представить себе даму того времени (разумеется, при условии, что она знала себе цену), которая не имела бы, как минимум, целый сундук платочков, сшитых из кромок заокеанских ветров. Даже у строгого короля Филиппа II их было столько, как отмечено в дворцовых инвентарных книгах, что по дворцу Эскориал постоянно гуляли сквозняки. В летнюю жару, в дни печали, вообще при самых разных обстоятельствах маленькими кусочками свежести охлаждали лбы, вытирали слезы или даже капли вина с губ. Драгоценные порывы дыхания ветров часто служили залогом верности любовников. Поэт Франсиско де Фигуэрда писал: "Ветром ты жар утолила, мне платок подарила, ношу его на груди, сердце к нему так и льнет".

Но тот, кто хочет идти быстрее природы, часто топчет ногами пустоту. Вдали от Испании, во многих днях и ночах плаванья от нее, на далеких островах, где конкистадоры беспощадно отсекали своими острыми клинками малейшее дуновение воздуха, ветры начали один за другим увядать. Остались лишь названия в языках народов тех краев, по которым можно догадываться, каковы были их прикосновения: Ночная ласка, Молодой поцелуй, Шум ракушки, Колыхание, Взгляд луны, Нежность, Прикосновение, Улыбка звезд, Колыбельная, Взмах цветка... С конца XVII века уцелевшие на Карибских островах ветры, нежные кромки которых были теперь грубо обкусаны, задули резко, бешено завывая, как будто хотели сбросить долго обременявший их груз обид. Из торнадо уже нельзя было сшить платков, однако человечество это уму не научило. Просто переменилась мода, и в сторону Европы направились корабли, алчно нагруженные неизвестными в настоящее время птицами с несколькими парами крыльев.

Иллюстрация 31. "Платок", часть кромки Карибского ветра Прикосновение, 18х16 см, приблизительно 1590 год, Зал свежести, Эскориал.

Незнакомка добралась до конца перламутровой дорожки, а рыбки кружились восьмерками

Подковник с интересом разглядывал коллекцию собственных будущих успехов. Из кухни доносилось бряканье и звяканье посуды, там делали заготовки на зиму. Со второго этажа слышались звуки кларнета, это Богомил составлял для холодных дней венки из мелодий. В затемненной гостиной виднелось мерцание Лунных рыбок - они весело кружились в аквариуме, делая восьмерки. В кресле дремал Драгор с раскрытой Энциклопедией Serpentiana на груди и загадочной улыбкой на губах. По дому с тихим плеском волн спокойно текло послеполуденное время.

Вдруг во сне Драгор начал дергать правой ногой, большой палец на ней выгнулся, казалось, нить перламутрового цвета натянута до предела. Саша, Эстер и Таня выглядывают из кухни, Богомил спускается со второго этажа, Подковник уже объясняет Андрею, что это не Эта. Нить, которая от большого пальца Драгора ведет в соседнюю комнату, а затем через окно уходит вдаль, натянута как струна, и хотя она всего лишь часть сна Драгора, мы ясно видим, как она дергается.

- Она, - шепчет Саша. - Я чувствую запах незнакомых духов.

- Кто? - изумляется Эстер.

- Что за вопрос? - удивлена Саша. - Она, девушка с дорожной сумкой и солнечным зонтиком. Девушка, которая ходит по нити.

И действительно, стоило сну Драгора сгуститься до состояния яви, как через окно соседней комнаты по тонкой перламутровой дорожке в наш дом вошла окутанная туманом женская фигура, с закрытыми глазами, вытянутыми вперед руками, с дорожной сумкой и раскрытым солнечным зонтиком. Мы ошеломленно наблюдали, как она шагает на высоте не менее метра над полом.

- Это мне снится?! - потер глаза Подковник.

- Тише, - дала ему подзатыльник Саша. - Снится. Только не тебе, а Драгору. Тише, а то разбудишь его, сон развеется, нитка лопнет, девушка исчезнет...

Страх, однако, был излишним. Девушка все ближе к спящему. Чем ниже опускается нить, чем ближе Драгоров большой палец, тем увереннее ее движения, вот она уже спрыгивает с нити, пробует прочность пола, ставит сумку, складывает зонтик и снова вытягивает вперед руки - теперь уже для того, чтобы обнять спящего Драгора.

- Люсильда! - просыпается Драгор. - Откуда ты взялась? Представляешь, я только что видел во сне, как...

- А я из сна и пришла, - просыпается и девушка. - Если бы ты, Драгор, не видел меня во сне, я бы к тебе и не пришла.