Свидание в Самарре - Джон О'Хара

— Джо, милый, — начала она.

— Да?

— Я только что вспомнила ужасную вещь. Черт бы все побрал. Ах, если бы люди…

— В чем дело?

— Мы не сможем встретиться завтра вечером.

— Почему? Что-нибудь уже нельзя отменить?

— Нельзя. Мне следовало предупредить тебя об этом, но я не знала, что мы… Я хотела… А мы… Из Гиббсвилла приезжают проводить меня.

— Кто? Как его зовут?

— Он не один. С ним…

— Кто? Я его знаю?

— Возможно. Джулиан Инглиш. И с ним Огдены. По-моему, ты их знаешь.

— Фрогги? Конечно. Мы и с Инглишем раза два встречались. Он учится в колледже, да?

— Нет. Уже кончил.

— А ты в него не влюблена? Нет? Он ведь малый так себе. Жульничает, когда играет в карты. Увлекается наркотиками.

— Неправда! — воскликнула она. — Ничего подобного. Вот пьет он, пожалуй, больше, чем следует.

— Неужели ты не понимаешь, что я шучу, дорогая? Я ничего про него не знаю. Встреть я его, я не уверен, узнал бы я его. Наверное, все же узнал… Надеюсь, ты не влюблена в него?

— Я влюблена в тебя. Я в самом деле люблю тебя. И поэтому-то мне так неприятно. Хорошо, если бы ты смог быть с нами завтра, в мой последний вечер перед отъездом. Но мне кажется, что этого делать не стоит.

— Конечно, не стоит. Мистеру Инглишу может не понравиться.

— Не в этом дело. Я думаю не только о нем. Джин и Фрогги едут из Гиббсвилла в Нью-Йорк, специально чтобы проводить меня, и мы собирались как следует кутнуть завтра вечером. Сейчас меня это ничуть не радует, но отменить их приезд уже поздно.

— Да, черт побери, ты права. Ты исчезаешь как призрак, которого, может, и вовсе не было.

— Будешь мне писать?

— Ежедневно. Вандомская площадь, четырнадцать.

— Откуда ты знаешь?

— Знаю. Потому что из двух туристических фирм ты должна была выбрать «Морган-Харджес», а не «Америкэн экспресс». Я буду писать каждый день, а по субботам телеграфировать. А что я получу взамен? Почтовую открытку, которую мне было бы стыдно показать собственной матери, шарф от «Либерти» и, быть может, данхиловскую зажигалку.

Они остановились и купили в аптеке расческу, чтобы она могла войти в «Коммодор», где остановилась вместе с Либ Мак-Крири и Из Стэннард, ее соученицами по Брин-Мору, которые отправлялись в путешествие вместе с ней. Как только автомобиль подъехал к тротуару, ветерок исчез, появилась жара, все кругом опять стало раздражать, и ей хотелось вернуться к себе в номер и лечь в ванну. Прощание их было несколько поспешным, и она не испытала никакого удовольствия, ибо чувствовала, что выглядит как страх божий.

Именно об этом он и упомянул в одном из своих первых писем. Он вынужден был оставаться в Нью-Йорке, сидеть в жаре, в то время как она наслаждалась прохладой на борту парохода и чувствовала себя человеком. Ее письма были пылкими, радостными, ласковыми, полными новой и внезапной любви. Вместе с ней плыли Николае Мэррей Батлер, Энн Морган, Эдди Кантор, Дженевьев Тобин и Джозеф И.Уайденер. Слова «интересно, люблю ли я его» были как припев — так часто она их произносила, — и она то и дело напевала про себя: «Интересно — интересно».

— Кого? Джо Уайденера? — спрашивала Либ.

— Его тоже зовут Джо.

— Джо Инглиша, который тебя провожал?

— Его зовут Джу. Джу — сокращенно от Джулиан.

— Кого же тогда?

— Ты его не знаешь, — отвечала Кэролайн.

— Нет, знаю. Это тот молодой человек, что привез тебя в отель в жутком виде.

— Именно.

Его письма, однако, не соответствовали ее настроению. В них проглядывали недовольство и раздражение, и, хотя она с жадностью перечитывала строки со словами любви, тем не менее вынуждена была честно признаться самой себе, что они больше похожи на постскриптум. Она оправдывала это жарой, царившей в Нью-Йорке и Рединге, и жалела его, о чем и писала в своих ответах. Всю ее первую поездку в Европу он был единственным человеком, по ком она скучала, с кем ей хотелось делить радость открытия новых стран. Она очень скучала по нему. А потом пришло письмо, которое испортило ее путешествие или, по крайней мере, разделило его на две части. Он исписал много страниц, но все это сводилось к тому, что много времени спустя она признала справедливым: «По правде говоря, моя дорогая, судьба свела нас вместе, и та же судьба разлучила вечером накануне твоего отплытия. Этим людям предначертано было приехать и забрать тебя у меня в тот вечер. Мне кажется, что, не будь их, ты бы применила на практике ту теорию, о которой рассуждала во время нашего купания. Но они приехали, правда? А поскольку так случилось, ты уехала, не применив своей теории на практике, а я после этого осложнил возникшую между нами ситуацию связью с другой девушкой. Поэтому, мне кажется, мы должны расстаться. Я чувствую себя ужасно…»

Она не поверила ему, а потом решила протелеграфировать, что связь с другой ничего не меняет. Она любила его и не меньше его жалела о том, что не провела с ним своего последнего вечера в Нью-Йорке. Если бы она могла с ним поговорить! Но такой возможности не представлялось, а от писем и телеграмм толку было мало. К концу того дня, когда пришло письмо, она наконец уяснила себе, чем же оно так потрясло ее (что, однако, ничуть не сделало ее менее несчастной): первую свою отставку она получила, насколько понимала, из-за того, что мужчина пытался быть с нею честным. Она сообразила это и впервые в жизни решила напиться. И в тот же вечер напилась в компании красивого студента-еврея из Гарвардского университета, которому суждено было сыграть в ее сексуальной жизни несколько своеобразную роль. Он продемонстрировал ей все возможности парижских развлечений, начиная от самых безыскусных и кончая «цирком». Все это вспомнилось ей только на следующий день, когда к ней, мучающейся в похмелье, пришли на память сцены, которые, она знала, ей присниться не могли. Она тут же решила собраться и уехать домой, но Из Стэннард спасла ее от безумия. Когда Либ Мак-Крири ушла за покупками, Из явилась к Кэролайн и села на ее кровать.

— Куда Генри водил тебя вчера?

— О господи, если бы я только помнила!

— Ты была так пьяна?

— О господи! — повторила Кэролайн.

— И ничего не помнишь?

— Очень мало.

— Он… Вы были в таком месте, где мужчина и женщина… Ну, знаешь?

— По-моему, да. Боюсь, что да.

— Он и меня водил туда. Я думала, что умру, когда мы вошли. Я его не понимаю. Я не была так пьяна, как ты. Я все помню. Все подробности. Но Генри я не могу понять. Он ни разу до меня не дотронулся. Его интересовала только моя реакция. Он не смотрел на них, он смотрел на меня. По-видимому, получал удовольствие от того, какое впечатление производили на меня эти люди. Пожалуй, не стоит больше общаться с ним и с его компанией. Он-то хочет, чтобы мы снова пришли к ним.