Лев с ножом в сердце - Инна Бачинская

Ира поняла.

— Хорошая женщина была?

— Хорошая, — ответила я. — Очень хорошая.

Ира вздохнула:

— Повезло. А моя тетка была просто зверюга…

— А… ваши родители? — спросила я.

— Отца вроде как не было, — ответила она беспечно. — А мама умерла, когда мне два годика стукнуло. Мама красивая была, не то что тетка, у меня фотка есть. Тетка завидовала ей по-страшному, слова доброго ни разу про нее не сказала — и ленивая, и гулящая, и…

— А отчего она умерла? — спросила я.

Ира пожала плечами, ответила не сразу, видимо, соврала, не желая открывать правду:

— Вроде несчастный случай… Тетка не говорила. — Ой! — вскрикнула она вдруг, и я испуганно вздрогнула. — Какой халатик! Можно?

Я кивнула. Она вытащила из шкафа «парадный» халат моей приемной матери — длинный, черного атласа, в белых цветах. Мой подарок ей на пятидесятилетие. Светлана Семеновна надевала его, исключительно чтобы сделать мне приятное, обходясь обычно старым фланелевым. Я помню, как она сказала, раскрыв шикарную фирменную коробку: «Лизочка, ну что ты, девочка, зачем? Он же такой дорогой! Спасибо, родная». Первым моим побуждением было вырвать халат из рук Иры и повесить на место, но я не посмела. Удивительная непосредственность моей… матери обезоруживала!

Ира между тем приложила к себе халат, метнулась к зеркалу. Покрутилась туда-сюда, повернулась, сияя, ко мне:

— Класс! Клевая одежка!

Она оглаживала себя по груди и бокам, вскидывала гордо голову, подходила ближе к зеркалу, отступала назад. На лице ее была написана такая радость, что я оторопела и подумала с долей зависти, что моя мать счастливый человек — живет легко, минутой, и ничего не берет в голову! Ничего — ни бесприютности, ни отсутствия денег, работы, приличного мужа… И еще я подумала, что я бы так не смогла. Не смогла бы жить с этим хмуроватым парнем, который не произнес ни слова с момента появления, не смогла бы заявиться запросто через двадцать пять лет к брошенному… брошенной… Я споткнулась, не зная, как определить себя. «К брошенному ребенку»? Или к «брошенной дочке»? И то и другое вполне нелепо. Я уже давно не ребенок и не… дочка ей. А кто же тогда?

Насмотревшись на себя, Ира сказала:

— Я быстренько помоюсь, а потом поужинаем. Подыхаю, жрать хочу! У тебя картошка есть? Мишка пока начистит!

Она ринулась из спальни, унося с собой халат. Растолкала Мишу, который все спал, осторожно передвинула уснувшую Катьку в угол.

— Миш, давай разложи кресло. Катька уже спит, умаялась, кровиночка моя!

Парень открыл бессмысленные глаза, приходя в себя. Поднялся с дивана, потянулся.

— Может, перенести кресло в спальню? — опомнилась я. — Чтобы вам всем вместе…

— Не пролезет в дверь, — тут же отозвалась Ира. — Здоровое. Да ты не переживай, Катька спит, как убитая, — пушкой не разбудишь. В меня! Я тоже спать здорова, не передать!

Миша все так же молча — я начала подозревать, что спутник моей матери немой, — разложил кресло. Ира подтащила к нему стулья, чтобы Катька не скатилась. — Может, есть старое одеяльце? — спросила, выпрямляясь. — Под спод, а сверху можно… чем-нибудь полегче… У тебя тепло.

И снова я пошла в спальню, теперь уже не мою, откапывать в стенном шкафу постельное белье, выуживать из глубин столетнее верблюжье одеяло, пахнущее нафталином, и подушки.

— Класс! — похвалила Ира, проворно устраивая постель Катьке. — Как дома. Давай сюда принцессу!

Миша передал ей спящую девочку. Ира страстно чмокнула дочку в лобик, щечки, ручки, расцеловала ножки и укусила за пяточки, осторожно уложила и прикрыла махровой простыней. Катька издала воркующий звук, но не проснулась.

— Теперь до утра, — сказала Ира. — Так, все на кухню! Доча, показывай, где тут у тебя что. Миш, ты чистишь картошку, я — в душ.

На кухне она распахнула дверцы холодильника, присвистнула:

— Небогато! Ну, ничего, главное, — картошечка! И хлеб. С маслом.

— Хлеба нет, — сказала я.

— Как нет? — изумилась Ира. — Забыла купить? Сейчас Мишка сгоняет. Миш!

— Я не ем хлеб, — пробормотала я.

— Как не ешь? — еще больше изумилась Ира. — Совсем? Диета, что ли?

— В общем… да. — Я испытывала страшную неловкость — мы с ней до такой степени не совпадали, что любое сказанное ею слово отзывалось во мне диссонансом. Мы просто не понимали друг друга. Я чувствовала себя в гостях, в отличие от Иры, которая везде, по-видимому, была как дома.

— Какая, к черту, диета! — воскликнула она. — Ты же светишься вся! У женщины должно быть тело. Правда, Миш? Мужики не любят кости, — она рассмеялась, игриво ткнула его пальцем под ребра. — Да, Миш? — Не дождавшись от парня ответа, сказала: — Ну, ничего, мы это дело поправим. Ты ничего из себя, только надо макияж поярче, шмотки… а то закуталась, как старуха… Ты что, совсем не красишься?

Непосредственность моей матери поражала.

Миша вышел из кухни, вернулся через минуту, уже в куртке, встал на пороге, выразительно глядя на Иру.

— Что? — спросила она.

Он дернул плечом, но промолчал, продолжая смотреть.

— Доча, — Ира повернулась ко мне, — ты не одолжишь? Мы достанем денег, ты не думай. В дороге потратились. А?

Я с сожалением вспомнила о сотне, подаренной пьянице из подворотни. С какой стати, спрашивается? Бутылку разбил? Так ему и надо, алкоголику. Пожалела, скажите на милость, а чем теперь гостей кормить? Хоть и непрошеных. У меня есть немного денег, отложенных на туфли…

— Сейчас, — сказала я, не глядя на нее, и вышла из кухни.

Миша взял деньги и сказал… о чудо, голос прорезался! Он сказал «спасибо» низким, каким-то утробным басом.

— Миш, ты там возьми колбаски, селедочки, хлебца… ну, знаешь! Можно огурчиков маринованных. Сам посмотри. И давай одна нога здесь, другая там. Жрать охота!

Миша кивнул согласно, хлопнул дверью, побежал вниз по лестнице.

— Я в душ, — сказала Ира, скрываясь в ванной.

Я перевела дух и принялась чистить картошку. Оторопь, не отпускавшая меня с момента появления матери с семейством, стала потихоньку отступать, способность мыслить, похоже, восстановилась, и я подумала… Я подумала, что моя прежняя жизнь закончилась безвозвратно. Яростное ощущение перемен вдруг охватило меня. Сколько раз я мечтала, что вдруг откроется дверь и войдет моя мама, прекрасная, нежная, тонкая, и закричит, заламывая руки… В разных сценариях текст был разный. «Доченька! — кричала моя мать. — Какое счастье! Я так долго тебя искала!» Или «Лизочка!» Нет, она же не знает, как меня зовут… «Девочка моя! — кричала она. — Тебя похитили негодяи…» Какие негодяи? Какая разница — негодяи, и все! «Но я всегда верила, что найду тебя!» «Кстати, а как Ира нашла меня?» — пришло мне в голову. Растерянная, я не сообразила спросить.