Дорога на Тир Минеган - Олег Авраменко

— Хорошо.

— Собственно, — вела дальше Шайна, — я должна была раньше поделиться с тобой, в конце концов, мы же подруги. Но мне было больно даже думать об этом, поэтому я ничего не говорила. Хотя, как мне кажется, ты все равно что-то почувствовала.

В ответ Эйрин молча кивнула. В отличие от Этне и Мораг, с которыми у нее сложились просто приятельские отношения, с Шайной она по-настоящему сдружилась. Они много времени проводили вместе, нашли много общих интересов и иногда общались на такие деликатные темы, на которые раньше Эйрин могла говорить лишь с Финнелой, поверяли друг другу свои личные тайны. Поэтому на позапрошлой неделе она сразу заметила, что у Шайны возникли какие-то проблемы, но не стала ни о чем спрашивать, так как не хотела навязываться и подвергать лишнему испытанию их нарождающуюся дружбу…

Они миновали ворота и по короткому спуску сошли на замковую площадь, где вплотную к внутренней крепостной стене был установлен помост, обтянутый белым шелком и украшенный цветами. Со стены за помостом свисали цветочные гирлянды, а также многочисленные флаги и штандарты. Вся площадь целиком была заполнена простонародьем и мелким дворянством, а вокруг помоста собиралась знать. На самом возвышении уже находился главный виновник сегодняшних торжеств, кузен Логан; его окружали родные во главе с обоими отцами, настоящим и приемным, а тетя Идрис непрестанно кружила вокруг сына, то и дело поправляя его наряд и прическу и стряхивая с него невидимые пылинки. Немного в стороне с величественным видом стоял преподобный Эван аб Гивел, который время от времени устремлял свой взор к небу, словно прислушиваясь к инструкциям, исходящим от самого Дыва.

Эйрин собралась было отвести Шайну на помост, но та сказала:

— Ты иди, а я лучше останусь тут. Рядом с ведьмами преподобный начинает заикаться и едва не падает в обморок от страха. Чего доброго, еще испортит Логану праздник.

— Тогда и я останусь, — решила Эйрин. — Ведь я тоже ведьма.

— Кстати, — заметила Шайна. — Вот тебе еще одно отличие между Севером и Югом. В любой стране Северного Абрада меня бы упрашивали провести обряд вместе с духовником. А здесь подобное предложение сочли бы святотатством.

Эйрин знала об этом. Хотя в действительности сестры исповедовали почти еретическое с точки зрения традиционной религии учение об устройстве мира, северные лорды считали делом престижа заполучить себе на свадьбу ведьму. Духовники Севера были не в восторге от такого обычая, но были вынуждены с ним мириться. А в пяти королевствах северо-запада, в так называемой Минеганской Пятерке — Ивыдоне, Коннахте, Алпайне, Лойгире и Катерлахе, — закон давал ведьмам полномочия единолично заключать браки.

Вскоре к Эйрин и Шайне присоединились Этне и Мораг. Айлиш вер Нив с ними не было, а сами они ни словом о ней не обмолвились и вообще вели себя так, будто никакой старшей сестры здесь нет. Высокая темноволосая Этне похвалила Эйрин за то, как хорошо она держалась во время своего отречения, а бойкая синеглазая блондинка Мораг добавила:

— Особенно в самом конце, когда тебя просто душили слезы. Но ты не дала им воли. Молодчина!

Эйрин непривычно было видеть Мораг в платье, так как после прибытия в Кардугал она появлялась на людях только в мужском наряде. Вернее, в брюках с рубашкой или короткой туникой, но их ни в коей мере нельзя было назвать мужскими, поскольку их покрой вместе с вышивкой буквально вопил о женственности, и ни один мужчина не согласился бы их надеть. Еще в самом начале Мораг призналась Эйрин, что платья и юбки она любит не меньше, чем брюки, и вообще обожает роскошно одеваться, но тут, на Юге, чтобы позлить всех местных святош, решила ходить исключительно в брюках. И только по случаю сегодняшних торжеств, по личной просьбе матери Финнелы, она сделала однодневный перерыв.

Подавляющее большинство местных женщин, включая Финнелу, крайне неодобрительно относилось к такому смелому стилю в одежде, а вот Эйрин он внезапно понравился. Несколько раз она наведывалась к Мораг, примеряла ее наряды (обе были одного роста и с одинаковыми фигурами), придирчиво рассматривала себя в зеркале — и в конце концов пришла к выводу, что ей это идет. Она решила, что и сама попробует носить такую одежду, но уже после того, как прибудет на Тир Минеган.

Келлах аб Тырнан, заметив дочь, жестом подозвал ее к себе. Эйрин отрицательно покачала головой, указала на ведьм и ткнула пальцем себя в грудь — мол, теперь она одна из них. В ответ отец грустно кивнул.

Как раз в этот момент в толпе послышались приветственные восклицания и на площадь въехала белая кобыла с всадницей — златовласой девушкой в роскошных одеждах из тончайшего белого шелка. Под уздцы кобылу вел юный литримский принц Лаврас, который по поручению короля Гвылима аб Килана должен был передать свою сестру Рианнон ее будущему мужу. По обе стороны от невесты шли семь девушек в разноцветных платьях; среди них была и Финнела, одетая в свой любимый синий цвет.

Эйрин тоже получила предложение быть подружкой невесты, однако вежливо отказалась. По традиции подружками были девушки на выданье, а для ведьмы это звучало абсолютно неуместно.

Подведя кобылу к помосту, Лаврас помог сестре сойти на землю и подвел ее к взволнованному Логану, который не мог отвести сияющего взгляда от своей будущей жены. Рианнон очень мило краснела и смущенно прятала глаза.

— Красивая пара, — негромко сказала Этне вер Рошин. — Дай им Дыв таких же красивых детей.

А у Эйрин внезапно защемило сердце. Маленькой она, как и все девочки, играла в невесту и мечтала о прекрасном принце, но, повзрослев, начала понимать, что замужество существенно ограничит ее личную свободу, которую она ценила больше всего на свете. А когда у нее обнаружили ведьмовскую Искру, Эйрин наконец избавилась от страха лишиться свободы, перед ней открылись новые, безграничные горизонты, и в то же время она осознала, что некоторые радости жизни, такие привычные и естественные для простых людей, стали ей недоступны. В частности, она никогда не познает любовь мужчины, не родит и не воспитает детей, а единственная женщина, которая будет зваться ее дочерью, появится на свет лишь после ее смерти…

Догадавшись, что происходит на душе у Эйрин, Шайна мягко сжала ее ладонь в своей и сказала:

— К сожалению, ничто не дается даром, за все приходится платить. И это — часть нашей платы за могущество. Тут ничего не поделаешь.

— Ну, вы обе еще можете передумать, — заметила Этне. — Время еще есть. А вот я уже действительно ничего не поделаю. Да и Мораг вряд ли выдержит шок от потери Искры.

— И не собираюсь выдерживать, — фыркнула Мораг. — Прежде всего, я не собираюсь совершать подобную глупость. Ни один мужчина не стоит того, чтобы из-за него лишиться Искры. А если со мной случится такое несчастье, как с бедной Гвен, то пусть лучше я сразу умру, чем буду доживать свой век ведьмачкой… Тьфу-тьфу, чтобы не сглазить!

А вот Этне, как поняла Эйрин, не придерживалась такой категоричной точки зрения. Возможно, она и хотела бы превратиться в ведьмачку, завести семью, детей, но для нее было уже поздно. С течением времени ведьмы так крепко сживаются со своей Искрой, что ее потеря становится для них смертельной. По словам Шайны, самой старшей ведьме, которая уцелела после разрыва с Искрой, было пятьдесят шесть, но она представляла счастливое исключение. Полностью безопасным считался возраст до тридцати лет, затем риск постепенно возрастал, а в пятьдесят смерть становилась практически неизбежной. Именно по этой причине так редко появлялись ведьмачки: те, кто еще мог лишиться Искры, слишком ценили ее, а те, кто пресытился ведьмовской жизнью и хотел бы попробовать другой, уже не имели такой возможности…