Угли войны - Гарет Л. Пауэлл
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
За год София переоборудовала свой торговый флот для новых целей. Расходы чуть не разорили ее, но после спасения нескольких важных персон отдельные правительства согласились поддерживать Дом в обмен на его услуги. Организация стала пополняться людьми и кораблями; в стратегических пунктах по всему человеческому космосу вырастали склады и дорожные станции, и раз за разом росло число спасенных жизней.
Желтая звезда, эмблема очажников, стала гербом Дома, а перевод их девиза: «Жизнь превыше всего» – превратился в мантру каждой его миссии.
Софии еще не исполнилось сорока, когда она стала одним из самых могущественных и уважаемых лиц Общности, а подчинявшаяся ей армада превосходила все, что могло бы собрать отдельное государство. Она трудилась во имя погибших родителей и пропавшего мужа. Не снимала траура, посвятив себя воспоминаниям и надежде, что ее усилиями другие избегнут боли потерь.
К несчастью, кое в чем София обманывалась и на сороковом году жизни столкнулась с предательством.
Ее муж Карлос все это время был жив. Его отлет в пространство скакунов был отвлекающим маневром – уловкой, чтобы скрыться от тайных игорных долгов. Когда же София приобрела влияние и известность, он вернулся в ее жизнь, списав свое отсутствие на временную амнезию, и потребовал равной доли в ее доходах – доходах, которые она уже вложила в создание и поддержку флота Спасения.
Увы, Карлос обладал харизмой, а София была замкнута в себе. А главное, Карлоса поддержали несколько основных попечителей Дома – те, кто были с ним в тесной дружбе до его исчезновения и теперь стекались под его знамена в убеждении, что как лицо организации Карлос гораздо выигрышнее застенчивой, молчаливой, измученной горем Софии.
Через год конфликт дошел до суда. Стороны перебрасывались встречными обвинениями, правительства и политические партии добавляли веса той или иной стороне в расчете приобрести на этом деле популярность и влияние. В конце концов весы общественного мнения и юриспруденции решительно склонились на сторону Карлоса, и София, не выдержав сфабрикованных скандалов и реальных издевательств, последовала примеру своих предшественников, очажников. Она бежала, оставив за спиной все свое состояние, имущество и единственную оплодотворенную яйцеклетку в лунной клинике.
Никто не знал, куда девалась София. Она бежала так далеко и так быстро, что стала в конечном счете другим существом.
И на этом кончается рассказ о ней.
Дом Возврата продолжал действовать. Карлос предъявил права на оставленный ею эмбрион, и из него выросла твоя прабабка. После отставки Карлоса кое-кто надеялся на возвращение Софии, которая могла бы снова возглавить свою империю альтруизма. Но она не объявилась.
Теперь же даже самые горячие ее сторонники вынуждены смириться с фактом, что она пропала навсегда, скончалась в нищете и безвестности среди своих любимых звезд.
Я замолчала.
На дне спасательного плотика, свернувшись, как птенец в гнезде, натянув на себя серебристое спасательное одеяло, тихо-тихо посапывала капитан Констанц.
Простыни подо мной промокли от пота. Что же это, я снова в джунглях?
Я нехотя разлепил веки и уставился в незнакомый потолок.
Лазарет «Злой Собаки» позволял разместить раненых после большого сражения. Я, немного придя в себя, хоть и затуманенный еще обезболивающими, насчитал в нем не меньше шестидесяти коек. Помещение было таким длинным, что дальний конец скрывался за изгибом корпуса.
Во всех этих пространствах действовали только две освещенные койки. Остальные пустовали и дремали, погасив огни и ожидая пострадавших с «Хейст ван Амстердам». Из функционирующих коек первая была моя, а вторая – Лауры. Та, облокотившись на подушку, смотрела на меня через проход. Правую ногу ей заделали в самотвердеющий лубок из серой пены.
– С возвращением, – сказала она.
Я пошевелил сухими губами, попробовал сглотнуть.
– Ага…
– Нам повезло.
Повезло? Я осмотрел себя. Туловище от ключиц до лобковой кости в таком же лубке. По трубкам капельницы от набора мешков на штативе стекают прозрачные жидкости. Сильно пахнет дезинфекцией и свежевыстиранным бельем. Монитор показывает мое давление, пульс, частоту дыхания и температуру тела.
– Тебе, может, и повезло.
Ниже солнечного сплетения я ничего не чувствовал.
– Сколько я провалялся? – спросил я.
– Около трех часов.
Комната беспокойно покачивалась, как бывает после шести порций текилы, принятых без перерыва.
Когда стены остановились, я снова спросил:
– Чему улыбаешься?
Она, услышав в моем голосе обиду, прищурилась, собрав морщинки у глаз:
– Просто этот разговор повторяется уже в третий раз.
– О-о…
Я разрешил векам закрыться, убаюканный шипением вентиляции, собственным дыханием и журчанием жидкости в трубках. Хорошо было бы встать с кровати, но я и шевельнуться не мог.
– Где врач?
– Спит, я думаю. По корабельному времени сейчас около часа.
– Они дробь удалили?
– Да… – с запинкой произнесла Лаура, явно чего-то недоговаривая.
Я с великим трудом приоткрыл глаза:
– Да, но?..
Она пыталась просунуть ноготь под лубок, чтобы почесать зудящее бедро.
– Боюсь, что у тебя проникающее внутрибрюшное ранение, – сказала она, отводя взгляд. – Пуля раскололась внутри и повредила печень, селезенку и поджелудочную. И часть тонкого кишечника пришлось удалить.
Я снова попытался сглотнуть, но во рту было все так же сухо.
– Удалить?
– Это было необходимо.
Вид у нее был усталый, но голос звучал твердо и внушал бодрость.
– Вообще-то, я в этом участвовала. Корабельный врач у них совсем молодой и плохо понимал, что делать. Пришлось всю дорогу подсказывать. – Она опять улыбнулась. – В какой-то момент мне даже показалось, что парень грохнется в обморок, зато техника у них толковая, военная. Лазерные скальпели, самоуправляемые иглы, ускоренное заживление. Через пару недель встанешь на ноги.
– А сколько нам до Галереи?
– Чуть меньше двадцати семи часов.
Я уронил голову на подушку, ощущая, как тяжесть наркотиков топит сознание…
Когда я снова проснулся, голова была яснее. Корабельный медик в ярком оранжевом комбинезоне стоял у моей кровати.
– С возвращением, – заговорил он. – Как вы себя чувствуете?
Я раньше не замечал, как он молод. Впрочем, с пулей в кишках мне было не до возраста хирурга.
– Как с тяжелейшего в истории медицины похмелья.