Игра или страсть? - Элизабет Торнтон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Феба? – позвала она. – Эмили? Нет ответа.
– Кто там? Тишина.
Она чуть не запаниковала, но тут же остановила себя. Она слишком возбуждена. Если не возьмет себя в руки, то закончит свои дни в Бедламе.
Поколебавшись еще мгновение, Марион стиснула зубы, решительно прошагала к двери и рывком распахнула ее. Шторы были задернуты, и комната тонула в темноте. Должно быть, окно открыто, она почувствовала сквозняк.
Странно, ведь она лично заперла все окна перед уходом. Значит, кто-то влез в дом. Взломщик хорошо подгадал время, зная, что все они будут на празднике. Интересно, во сколько еще домов он проник, пока все веселились? В их маленьком коттедже ему особенно нечем было поживиться.
Кипя от негодования, она поспешно направилась к окну, чтобы закрыть его. Через два шага ее резко остановили. Не было времени закричать. Чья-то рука схватила ее за горло, отрезав воздух, и холодное дуло пистолета прижалось к виску.
– Где письма Ханны? – потребовал сзади хриплый мужской голос.
Она попыталась заговорить, но не смогла произнести ни звука. Рука так сильно сжимала горло, что она стала задыхаться.
Человек слегка ослабил давление на горло и встряхнул ее.
– Отвечай! – прорычал он. Марион резко вдохнула.
– Нет никаких писем, – выдавила она. Сердце ее колотилось так сильно, что казалось, она умрет от страха.
Марион скорее почувствовала, чем увидела, что он поднял руку, чтобы ударить ее, и тут возобладал чисто животный инстинкт. Она бросилась на неизвестного, пытаясь вырвать пистолет. Силы были неравны. Он отпихнул ее, и она полетела на пол. Именно в этот момент Брэнд ворвался в комнату. Он на мгновение задержался на пороге, четко видимый на свету.
– У него пистолет! – закричала Марион.
Едва Брэнд нырнул за дверь, прогремел выстрел.
– Спрячься за меня, Марион! – крикнул Брэнд. – Дай мне хорошенько прицелиться! – В руке у него тоже был пистолет.
Со взломщика было достаточно. Он выпрыгнул в окно и убежал.
Марион подбежала к Брэнду.
– Ты ранен?! – вскрикнула она. Он со стоном выдохнул:
– В бедро!..
Марион не теряла времени на слова. Она развязала его шейный платок, сделала из него подушечку и велела приложить к ране, чтобы остановить кровотечение.
– Я ничего не вижу в таком свете, – сказала она. – Принесу свечу.
С колотящимся от страха сердцем она на ощупь отыскала камин, нашла свечу и с помощью трутницы зажгла ее. Пальцы ее так сильно дрожали, что маленькое пламя сразу погасло и пришлось разжигать его заново. Когда она вернулась к Брэнду, он сидел, прислонившись спиной к комоду, в одной руке держа пистолет, а другой к бедру прижимая сложенный платок. Лицо его было белым как мел, но рана не казалась слишком серьезной. Тиски, сжимающие ее сердце, немного ослабли.
Она поставила свечу на комод и опустилась на. колени с ним рядом.
– Я принесу бренди. – Ее голос дрожал так же сильно, как и пальцы. – Думаю, бренди нам обоим не помешает.
Он схватил ее за запястье.
– Ты никуда не пойдешь. Мэнли, должно быть, слышал выстрел. С минуты на минуту он будет здесь, а до тех пор мы останемся вместе.
– Но ведь вор ушел.
– Ты этого не знаешь! Злодей может в данный момент перезаряжать пистолет. Ты видела его, Марион? Узнаешь его, если снова увидишь?
Она покачала головой.
– Было темно, а я слишком перепугалась, чтобы заметить что-нибудь, кроме пистолета в его руке. Голос у него был какой-то странный, хриплый, но думаю, он специально сделал его таким, чтобы я не узнала, если еще раз услышу.
– Что он сказал? – резко спросил Брэнд.
– Он требовал письма Ханны, но их нет. Зачем кому-то понадобилось идти на такие крайности ради писем молодой женщины?
– Он думает, что в них может быть что-то изобличающее его.
Она вздрогнула.
– Что происходит, Брэнд?
Он слегка пошевелился и застонал.
– Это долгая история. Я все тебе объясню, как только доктор позаботится о моей ране. А пока вам с сестрами нельзя здесь оставаться. Мэнли перевезет вас в Прайори, и вы будете жить там, пока я не разберусь с этим.
Она нагнулась и подобрала маленький круглый предмет, который лежал на полу.
– Что это? – спросил Брэнд.
– Пуговица. – Она отдала ему. – Не ты потерял? Брэнд покачал головой.
– Это, должно быть, с сюртука того, с кем ты боролась.
В пуговице не было ничего необычного – простая, серая, обтянутая тканью, она легко могла подойти к любому мужскому сюртуку или куртке.
– Итак, мы ищем мужской сюртук с недостающей пуговицей, – сказал Брэнд. Когда снаружи послышался голос Мэнли, зовущий их, он сунул пуговицу в карман. – Будем надеяться, что нам повезет.
Мэнли появился в дверях.
– Я слышал выстрел, – сказал он, отдуваясь.
– Никого не видел? – спросил Брэнд.
– Нет. А что случилось?
– В мистера Гамильтона стреляли, Мэнли, – ответила Марион. – Давайте отвезем его в Прайори и пошлем за доктором. Я объясню все позже.
Пока они вели Брэнда до кареты, он сыпал приказами. Судье Марион должна сказать, что это был неудавшийся взлом, и ничего больше.
Брэнд облегченно вздохнул, когда прибыл доктор Хард-касл и взял дело в свои руки. Для начала он выставил из комнаты всех, кроме Мэнли и одного лакея. Раскладывая инструменты и готовясь извлечь пулю из бедра Брэнда, доктор задавал какие-то отрывочные вопросы о нападении и, как положено в таких случаях, цокал языком, но Брэнд знал, что это лишь отвлекающий маневр перед операцией.
Брэнд застонал, когда доктор осторожно потрогал кожу вокруг раны.
– Выпьете капельку опия?
Брэнд взял у доктора стакан и сделал всего один глоток. Ему нужна ясная голова для разговора с Марион.
Осматривая рану, Хардкасл начал потчевать его байками о солдатах, чьи раздробленные конечности он ампутировал прямо посреди пушечной канонады.
– Храбрые они парни, все как один, – говорил он. Ему было уже за шестьдесят, и он жил в Лонгбери сколько Брэнд себя помнил, но о времени, когда служил армейским доктором, он рассказывал так, словно это было вчера.
– Нам нечего было им дать, ни бренди, ни опия, но они выносили боль с улыбкой. Вот помню в особенности одного…
Брэнд слышал эти истории с самого детства и мог пересказать их слово в слово. Он подозревал, что доктор рассказывает их специально, чтобы его пациенты думали, как им повезло, что они так легко отделались.