Фамильные ценности - Магдален Нэб

— Это правда, однако я вряд ли смогу…

— Я хочу, чтобы вы поговорили с ними. Они согласятся, что собрать деньги для выкупа важнее. Я читала все эти статьи о похищениях в сегодняшних газетах. Вам нужны контакты, информаторы, прослушивание телефонов, люди для слежки в горах, а не это толстое создание с сальными волосами, проживающее за наш счет в первоклассной гостинице. Ведь так?

— Да, синьорина, это верно. Но вспомните, что все это в любом случае делается для вашей матери. И если мистер Хайнс и ваш брат чувствуют себя спокойнее в присутствии детектива, они лучше справятся с предстоящими им испытаниями. Постарайтесь не расстраиваться из-за этого.

— Он даже, кажется, не особенно умен, — перебила инспектора девушка. — Я дважды разговаривала с ним, а, когда мы встретились утром, он не смог вспомнить мое имя.

Инспектор решил откланяться до того, как испытанию подвергнутся его умственные способности. Он оставил ее разбираться с вечерними туалетами, которые мягко поблескивали в рассеянном свете, так и не вспомнив, как ее зовут, — хотя к этому моменту уже записал имя в блокнот, — но точно уверенный в одном: даже если она права и детектив здесь лишний, он не собирался говорить об этом ее брату. Он не мог позволить себе потерять его доверие.

Его последний в этот день визит был к капитану. Как и ожидал Гварначча, капитан был сильно не в духе, потому что сейчас делом занимался не он, а люди поважнее. На его месте человек менее достойный (а таких в военной полиции было немало) немного переждал бы и занялся более перспективным делом. Но Маэстренжело, хотя он выглядел усталым и послал за стаканом воды, чтобы запить таблетку от головной боли, даже не воспользовался случаем снять камень с души, пока инспектор был с ним, — промолчал. Инспектор удивился, что тот нашел время принять его, — он так и не понял, что поддерживал начальника одним своим присутствием. Вполне возможно, что, если бы сам капитан это осознавал и попытался сказать об этом, результатом был бы непонимающий взгляд. Их духовное родство имело глубокие корни, хотя ни тот ни другой этого не признавали.

После того как инспектор рассказал последние новости о собаке, капитан сообщил, что его люди сейчас работают сверхурочно, разыскивая всех сообщников Пудду и пытаясь выяснить, кто в тюрьме мог рассказать ему о семье Брунамонти.

— Может, работники мастерской, — предположил инспектор. — Я только заглянул туда, но, полагаю, вы проверили…

— Все как стеклышко чисты. А в чем дело? Семья подозревает кого-то из них?

— Нет-нет, у меня просто такое впечатление, понимаете, на первый взгляд они очень дружные и преданные…

— Но?

Инспектор поизучал фуражку на коленях, потом левый ботинок, картину на стене перед собой:

— Там что-то не так…

Капитан удержался от подсказок или вопросов.

— Не могу пока объяснить, — продолжил инспектор. — Я обычно чувствую, что есть нечто, только не могу определить, что именно… И это дело с собакой… Еще, конечно, мне показалось странным, что та дама в мастерской назвала Оливию «ее сиятельство». И этот тон. Вот что беспокоит меня больше всего!

Капитан молчал, неторопливо катая ладонью ручку по полированному столу. Он хорошо понимал: Гварначче сейчас нужен внимательный слушатель и собеседник.

— И в семье что-то не так, — заявил наконец инспектор. — Правда, никого конкретно, включая Хайнса, обвинить я не могу.

— Вы относите Хайнса к членам семьи?

— Пожалуй. Кое-что рассказала служанка. Он и Оливия Беркетт любовники, но он об этом не распространяется. Другой на его месте повел бы себя, словно он хозяин в доме, а Хайнс остановился в гостинице, хотя день проводит вместе с детьми графини, иногда с детективом, иногда без.

— А они все еще сотрудничают с нами? Здесь нет проблем?

— И да и нет. Между ними нет согласия, понимаете, поэтому я должен быть осторожен, я стараюсь не принимать ничью сторону.

Капитан не слишком волновался на этот счет, он знал, что Гварначчи не подведет его, потому заговорил о другом:

— Собираюсь отправить двух карабинеров на территорию Пудду. Ребята спрячутся и будут ждать появления посыльного с едой, смены охранников или чего-то в этом роде. Завтра там будут летать вертолеты, хотя они скорее всего ничего не обнаружат. Пудду знает свое дело.

— Возможно, если жертва услышит вертолеты, это поможет ей продержаться.

Капитан покачал головой:

— Это пошло бы на пользу в первые два-три дня, когда человек еще не потерял счет времени, или в последние несколько дней между выкупом и освобождением. Тогда есть шанс, что впоследствии жертва вспомнит время, когда пролетал вертолет, и направление, что поможет засечь место укрытия. А сейчас… — Он махнул рукой, а потом заметил: — Но это полезно для связей с общественностью. Там будут телекамеры службы новостей. Нам нужен организатор похищения, Гварначча. Продолжайте работать с семьей, должна же быть хотя бы маленькая зацепка. Дочь с кем-нибудь встречается?

— Нет, кажется, ни с кем. Она упоминала только о двух мужчинах: один из них — фотограф, он часто ее снимает и, по ее словам, много о ней думает; второй — ее университетский преподаватель…

Фотограф… Что-то связанное с фотографом вызывало постоянное беспокойство Гварначчи, как прежде мучила мысль о пустой собачьей конуре, пока он не понял, в чем дело. Он открыл было рот, чтобы сказать об этом, и тут же закрыл его в смущении, потому что вспомнил нелепый сон о фотографии избитой собаки. Кровь на ее мордочке, которую Леонардо смывал в тот вечер. А не был ли Нести каким-то образом связан с этим его беспокойством и унынием? Нести решил, что капитан Маэстренжело видит в этом деле шанс сделать карьеру. Тут Нести был не прав, совсем не прав, может, даже стоит сказать ему об этом при следующей встрече. Капитан хороший человек, серьезный человек, и он, не ища выгоды, сделает для расследования все возможное, чего бы это ему ни стоило.

Размышляя, инспектор стоял, уставившись в стену и не произнося ни звука. Капитан понял, что больше в этот вечер он от Гварначчи ничего не добьется, отпустил его и вернулся к своим обязанностям.

Назад, в Палаццо Питти, инспектора отвез один из карабинеров. Гварначча глубоко задумался, в голове проносились смутные образы, иногда он останавливался на чем-то, чтобы проверить детали и повторить диалоги.

«Ее сиятельство»… «Ее сиятельство не захотела, и все осталось по-прежнему»… Еще что? Ах да, ярлыки с именем Брунамонти. Почему? Ее собственное имя Беркетт, замужество было неудачным. Она начала работать, несмотря на… А супруге Брунамонти не следует работать. Хм. Так почему же такой тон? «Ее сиятельство». Нет, нет. Это не подходит. Капитан должен выяснить это у кого-то более осведомленного. Что может сделать инспектор? Найти какого-нибудь друга семьи, не имеющего отношения к делу, кого-то, кто знает все слухи, предпочтительно женщину, потому что мужчины редко интересуются слухами. Будь на его месте Тереза, если бы она была вхожа в семью, она уже знала бы все подробности, тогда как он чуть ли не ночует там, но до сих пор не может сказать, есть ли у дочери — как-ее-там — приятель. Если на то пошло, может, Тереза и знает! Она читала ту чепуху в парикмахерской, а разве не такими вопросами больше всего интересуются журналы?