Ведьма - Камилла Лэкберг

На обратном пути Санна постоянно оглядывалась на заднее сиденье, где лежали пакеты с вещами. Такие красивые вещи! Она так радовалась, что едва могла усидеть спокойно. Мама со смехом делала ей замечания.

Это был последний раз, когда она видела свою маму смеющейся.

Санна отложила бутерброд с джемом на стол. Ей вспомнилось, как они вышли из машины, – потерянный взгляд папы, когда он вышел им навстречу…

Тошнота накатила, словно шок. Санна кинулась в туалет и едва успела поднять крышку. Вскоре в унитазе плавали кусочки апельсинового джема, и Санна почувствовала, как все перевернулось в животе.

Потом она, вся дрожа, опустилась на холодный пол. Со второго этажа гремела музыка.

* * *

Что-то грохнуло о мишень, прибитую к дереву на опушке леса за их задним двором.

– Хорошо, Сэм, – кратко сказал Джеймс.

Сэм постарался сдержать улыбку. Это единственное, за что отец его хвалил. За то, что он мог вмазать пулю куда захочет. Самое главное качество в сыне.

– Ты стреляешь все увереннее, – кивнул Джеймс, с довольным видом глядя на него поверх очков в стальной оправе.

Очки были модели «пилот» с зеркальными стеклами. Его отец выглядел как пародия на американского шерифа.

– Давай проверим, сможешь ли ты попасть с более дальнего расстояния, – сказал Джеймс и жестом показал, чтобы Сэм отошел назад. – Рука неподвижна. Выдохни, прежде чем нажать на курок. Сосредоточься.

Джеймс привычно давал инструкции. Много лет он с успехом тренировал шведские элитные подразделения, и Сэм знал, что у отца безупречная репутация. А то, что он бесчувственный чурбан, лишь способствовало его карьере. Впрочем, Сэм с нетерпением ждал, когда же папа снова уедет в долгосрочную командировку за границу.

В те месяцы, когда Джеймс уезжал – нередко в неизвестное место, – они могли дышать полной грудью. И он, и мама ходили легкой походкой, мама часто смеялась, а он радовался этому. Стоило же Джеймсу переступить порог, как ее смех умолкал, и она начинала суетиться еще больше, чем обычно. Еще больше худела. Смотрела затравленным взглядом. Эту маму Сэм ненавидел так же сильно, как любил веселую маму. Он понимал, что несправедлив, однако завести ребенка от этого мужчины – ее выбор. Сэм не хотелось называть его папой. И даже отцом.

Он быстро выстрелил серией. Знал, что попадает в «яблочко».

Джеймс удовлетворенно кивнул.

– Черт подери, будь у тебя характер, из тебя получился бы неплохой солдат, – проговорил он и расхохотался.

Мама вышла на задний двор.

– Я пошла на пробежку! – крикнула она, но ни Джеймс, ни Сэм не ответили.

Сэм считал, что мама уже убежала – обычно она уходила бегать сразу после завтрака, чтобы успеть до жары, – но сегодня она дотянула почти до десяти часов.

– Отступи еще на пару метров, – сказал Джеймс.

Сэм знал, что попадет в мишень и с такого расстояния. Он тренировался стрелять, отходя куда дальше, пока Джеймс был в отъезде. Но по каким-то причинам ему не хотелось демонстрировать отцу, насколько хорошо он стреляет. Не хотел доставлять ему этого удовольствия – веры в то, что сын что-то от него унаследовал, что можно бить себя в грудь и гордиться. Это не заслуга Джеймса. Как и ничто другое. Все в жизни Сэма существовало вопреки Джеймсу, а не благодаря ему.

– Nice![19] – воскликнул его отец, когда он засадил в мишень еще одну серию выстрелов.

Еще одна черта, так раздражавшая Сэма, – то, как часто Джеймс переходил на английский, с выраженным американским акцентом. Никакого американского происхождения у него не было – просто дедушка любил в молодости Джеймса Дина[20]. Однако Джеймс провел с американцами столько времени, что приобрел их акцент. Каждый раз, когда он сбивался на английский, Сэму становилось мучительно стыдно за него.

– One more time[21], – сказал Джеймс, словно прочтя его мысли и сознательно поступая ему назло.

– All right[22], – ответил Сэм с таким же акцентом, надеясь, что тот не уловил иронию.

Прицелившись в мишень, он выстрелил. Опять в «яблочко».

Бухюслен, 1671 год

– Вчера девчонка опять заходила в большой дом. Элин известно, что я сказала по этому поводу.

Голос Бритты звучал сурово, и Элин склонила голову.

– Я поговорю с ней, – ответила она тихо.

– Есть веские причины, почему у нас отдельный дом для прислуги!

Бритта свесила ноги с кровати.

– Сегодня у нас гости, – продолжала она. – Все должно быть безукоризненно. Элин постирала и накрахмалила мое синее платье? То, которое из парчи.

Она засунула ноги в тапочки, стоявшие у кровати. Они были совсем нелишние. Хотя пасторская усадьба – самый роскошный дом, какой только Элин видела в жизни, по полу гуляли сквозняки и зимой бывало очень холодно.

– Все готово, – ответила Элин. – Мы вымели каждый угол дома, а Буэль из Хольта приехала еще вчера и начала готовить еду. На закуску она подаст фаршированные тресковые головы, на горячее – петуха с крыжовником и на сладкое – взбитые сливки с вареньем.

– Вот и славно, – сказала Бритта. – Посланник Харальда Стаке должен быть принят с почестями, соответствующими его положению. Харальд Стаке – губернатор всего Бухюслена, он получил распоряжение от самого короля поговорить с пасторами о той чуме, которая гуляет по стране. Всего несколько дней назад Пребен рассказывал мне, что в Марстранде поймали ведьму. – На щеках у Бритты выступили красные пятна.

Элин кивнула. В народе только и разговоров было, что о недавно назначенной комиссии по ведовству, и теперь ведьм ловили по всему Бухюслену и отдавали под суд. Да, по всей стране им объявлена смертельная война – так говорили. Элин поежилась. Ведьмы и колдуны… Полеты в Блокулу[23] и сношения с дьяволом… Страшнее ничего и не придумаешь.

– Я слыхала от Иды-Стины, что Элин помогла Свее из Хульта зачать, – сказала Бритта, пока Элин подавала ей одежду. – Что бы Элин ни сделала с ней, я хочу, чтобы Элин помогла и мне таким же образом.

– Я знаю только то, чему научила меня бабушка, – проговорила Элин, зашнуровывая платье у Бритты на спине.

Вопрос ее не удивил. Бритте было уже почти двадцать, и они с Пребеном прожили в браке два года, а ее талия все еще не раздалась.