Бангкок - темная зона - Джон Бердетт

Мы поехали той же дорогой и вскоре оказались у заднего входа в тайский полицейский участок. Бейкера вытащили из машины, прислонили к стене и поддерживали в таком положении, пока выгружали из внедорожника мопеды. У тайцев был кислый вид, когда их машина унеслась по другую сторону границы.

Внезапно сержант встряхнулся.

— Забирайте его отсюда. Но вам придется заплатить за такси. Транспорта у нас нет. — Он уныло покосился на мопеды.

Я окинул взглядом американца, оценивая, сумеет ли он выдержать двенадцатичасовой путь до Крунг-Тепа.

— Найдите болеутоляющее, — обратился я к сержанту. Тот фыркнул, и я пригрозил снова позвонить Викорну.

— Опиум подойдет? Больше у нас ничего нет.

Я пожал плечами. Сержант скрылся в доме и через несколько минут принес длинную трубку с маленькой медной чашечкой, порцию черного опиума между двумя прозрачными квадратиками и несколько таблеток парацетамола. Сержант размял таблетки и смешал с опиумом, чтобы наркотик был не таким вязким, затем поместил капельку состава на стенку чашки и нагревал огнем газовой зажигалки, пока он не зашипел и не запузырился. Потом затянулся сам и передал трубку Бейкеру, и тот с неожиданным энтузиазмом присосался к мундштуку. Он еще долго изображал хворь и только после пятнадцатой трубки больше не мог скрывать, что вознесся на вершину блаженства.

— Все, готов к поездке, — кивнул я полицейскому, и мы вдвоем задвинули американца на заднее сиденье такси.

Когда мы приехали на станцию, американец уже погрузился в глубокий наркотический сон, и мне пришлось заплатить шоферу, чтобы тот помог дотащить его до вагона и свалить на полку в купе первого класса. Поезд тронулся, и я с облегчением закрыл шторки на двери. Прошло несколько часов, но не было никаких признаков, что Бейкер покидает опиумный рай и возвращается в наш стерильный земной уголок, поэтому я принялся внедрять в его спящее сознание имя Дамронг, медленно и отчетливо нашептывая это слово ему на ухо. Внезапно он открыл глаза, и в них было столько света, сколько ни у одного белого с шестидесятых годов. Он заговорил:

Ее краса не блекнет от годов;

Привычкой исчерпать невозможно

В ней дивного разнообразья чар,

И между тем как женщины другие,

Питая, и насытить могут страсть,

Царица лишь усиливает голод,

Чем более желает утолить.

В ней гнусное становится прекрасным;

Степенные жрецы — и те ее

При всем ее беспутстве прославляют.[17]

— Школьная постановка, — добавил он, самодовольно улыбнувшись. — Я играл Энобарба. — И закрыл глаза.

Высокая вода наркотического блаженства начала спадать, лишь когда мы въехали в пригород Крунг-Тепа. Бейкер стал тереть фингал под глазом и другие пострадавшие части тела. Но мозг отвлекло нечто более сильное, чем боль, и он начал повествование о своем внутреннем путешествии.

— Монохромия, оттенки серого, белый пол из гигантских плиток величиной не меньше сотни квадратных метров, посреди чернота, как на гигантской шахматной доске. На каждом квадрате ведущая на серую платформу серая винтовая лестница. Она — цвет в основном золото с зеленью, разноцветное сияние шелкового платья: красное, малиновое, оранжевое; она делает шаг в пустоту. Переход на новую клетку. Снова винтовая лестница, но на этот раз выше. Все то же самое: она — единственный цветной объект, сходит с платформы в пустоту. И так далее, до бесконечности — лестница за лестницей, каждая выше предыдущей. Дамронг за Дамронг, всегда в новом платье, неужели ты не видишь? И каждый разделает шаг в пустоту. — Он схватил меня за руку. — Она приходит ко мне каждую ночь в золотисто-зеленом мареве. Управляет моим членом, оргазмом, всем. Может сделать так, что он длится часами, буквально всю ночь! — Бейкер вцепился в меня ногтями. — Я хочу прыгнуть вместе с ней в пустоту, но не хватает решимости.

Я заранее позвонил, и Викорн выслал за нами на вокзал Хуаламфонг полицейский фургон.

Мы крохотные фигурки — брелоки на браслете вечности. Когда износятся эти тела, мы перейдем в другие. Кем я буду в следующей жизни: лудильщиком, портным, тигром, мухой? Демон, Будда, гора, вошь — все вещи равны во внутренне присущей им пустоте. Но будет ли через пятьдесят лет такая планета, на которой стоило бы жить? «Чарт на» значит «следующая жизнь», и если человек буддист, ему небезразлично, какой она будет. И не только его, но и Земли, потому что и она живое существо со своей кармой. И наши кармы тесно переплетены с ее.

С каждым годом климат становится все жарче и жарче — это наконец официально признано. Даже ученые, которые работают на правительство США, соглашаются, что мы единственные существа во Вселенной, сознательно поджаривающие себя до полного уничтожения. Утром я смотрел Би-би-си по кабельному каналу и почти ждал, что диктор заговорит обеспокоенным тоном, но его голос звучал одинаково гладко, когда он рассказывал о жизни, о смерти и о результатах футбольного матча. Это, разумеется, не его вина — он-то лучше многих знает, насколько архаична нормальность. Но какова адекватная реакция, когда сознание пытается прийти в состояние равновесия, опираясь на отрицание? Полагаю, продолжать вести себя как обычно и жечь углеводороды.

Грядет эпоха фашистских методов охраны окружающей среды. Когда растают Гималаи, англоязычные государства пригрозят сжечь атомными бомбами дотла все те страны «третьего мира», которые еще не отказались от ископаемого топлива. И это тоже будет способствовать всеобщему подогреву.

Мы снова в такси с агентом ФБР и, наконец, едем к берегу реки Чаопрайя на склад, который Викорн снял и готовится купить, чтобы развивать художественную составляющую своей империи. Я совершил промах, упомянув Кимберли о том, что к моим служебным обязанностям прибавилось еще и это, сразу возненавидел свою новую роль и, прежде чем войти на студию Ямми, должен был принять пару пива.

Я заказал «Клостер» в кафе на берегу, и, к моему удивлению, Кимберли составила мне компанию. Мы немного полюбовались рекой, которая, как обычно, гудела человеческой жизнью. На середине фарватера ярко разрисованные буксиры тянули баржи с выведенными на носах большими глазами, длинные лодки с укрепленными на шлюпбалках огромными старыми моторами от автобусов с ревом возили туристов. Река оставалась единственной дорогой, где не было пробок, и по ней люди плыли на работу и возвращались домой, поэтому на узких продолговатых пассажирских суденышках все места всегда были заняты. Они то и дело причаливали к пристаням, при этом капитаны на корме отчаянно свистели, создавая впечатление, будто едва предотвратили кораблекрушение.

Кимберли почти не пила спиртного, но из наших телефонных разговоров я понял, что с момента приезда в Таиланд она находилась в странном расположении духа. Зачем она здесь? Конечно, ее заинтересовал этот случай, и по тем фактам, что уже открылись, стало очевидно, что дело связано с тем, чем она занималась в Виргинии. Но даже острые как бритва агенты ФБР не прыгают очертя голову в самолет и не летят целую ночь лишь потому, что им позвонил приятель. Я рад, что Кимберли рядом, но не могу этому не удивляться. Наша дружба прервалась больше чем на год и возобновилась после ее телефонного звонка. На такие телефонные звонки способны только фаранги.