Чего не сделаешь ради любви - Марго Эрли

Зачем она вообще заговорила об алкоголизме отца? Это было просто неуместно, да она вообще не любила, когда семейные проблемы выставлялись напоказ.

О подобных вещах разумнее помалкивать.

Они просмотрели меню и сделали заказ. Сперва им принесли вина и хлеб с маслом. Они без особого интереса поговорили о реконструкции городского кинотеатра, о последней радиопостановке, о ресторане и шеф-поваре. Но мысли Мэри Энн витали далеко.

— О чем вы думаете? — спросил он, наконец.

— О том, что есть проблемы, которые не разрешит даже самый доверительный разговор.

Он перестал намазывать маслом хлеб и поднял на нее глаза.

— Да?

— Приходится помнить о хороших манерах, об осторожности. О других людях. Но хорошие манеры вообще придуманы для удобства других людей.

Грэхем улыбнулся. Улыбка сначала возникла в его глазах, под падающей на лоб прядью каштановых вьющихся волос. От этой улыбки ей стало уютно и тепло. Возможно оттого, что как-то очень уж отчетливо она прониклась его обаянием, Мэри Энн поспешила проговорить как можно будничнее:

— Вы, наверное, думаете, что это неправильно.

— Нет, вы как раз все верно сказали, — ответил он. — О цели хороших манер. Об их назначении. Одна наша с Брионией приятельница, видимо, не получила в свое время надлежащего воспитания. Как-то она сама себя пригласила к нам на ужин и засиделась до двух часов ночи. Я переоделся в пижаму, халат, завел будильник в гостиной, спросил Брионию — когда ей завтра вставать, в пять тридцать или пять сорок пять? Бриония говорила: «Эллен, ты, наверное, устала? Мы не хотим тебя утомлять». Но Эллен не понимала намеков. Вы абсолютно правы. Хорошие манеры подсказали бы ей, что не следует ставить нас в неловкое положение, являясь незваной на ужин и задерживаясь так надолго, что пришлось выпроваживать ее намеками.

Мэри Энн невольно хихикнула, представив, как Грэхем в пижаме и халате заводит будильник, чтобы выставить гостью, которая не желает уходить.

Ответная улыбка Грэхема отразилась в его глазах.

«Он мне нравится! Даже не верится, до чего он мне нравится».

Ей вдруг пришло в голову, что за такого человека она могла бы выйти замуж. А поскольку Грэхем уже был женат, вряд ли он испугается брачных уз.

— Надеюсь, вы познакомитесь с моей матерью на День благодарения, — сказал он. — Она приедет навестить меня. Думаю, вы ей понравитесь.

Мэри Энн попыталась представить, какие такие ее качества могут приглянуться его матери-писательнице.

— Почему?

— Может быть, потому, что вы нравитесь мне.

У нее екнуло сердце. Надо спросить у Клары Курье, может ли приворотное зелье подействовать таким образом, чтобы она влюбилась в мужчину, который его выпил? Она, конечно, не то чтобы влюбилась, но чувствовала себя как-то совсем по-новому.

— По-моему, в сегодняшней передаче я была просто ужасна, — пожаловалась она.

— Вы прекрасно справились. Самое плохое в передаче с прямым эфиром, если дают заведомо неудачный совет. Вы этого не сделали.

— Но я не нахожу, чтобы мои советы были хорошими! Никогда бы не подумала, что столько людей принимают близко к сердцу личные проблемы барменов.

— Иногда такое случается. Но вы не принимайте это близко к сердцу. Помните, что мы обсуждали тему знакомства и вовсе не обязаны были разрешать все животрепещущие вопросы.

— Если тебе двадцать лет, все вопросы кажутся жизненно важными.

— Пожалуй.

Мэри Энн почувствовала, что дышит глубоко, всей грудью, словно присутствие Грэхема вдруг избавило ее от удушья.

Твердо решив не касаться больше в разговоре своей семьи, она спросила Грэхема, где он учился и где познакомился с Брионией. Он оказался выпускником Йельского университета, а Брионию встретил на межуниверситетском матче по футболу. Она играла за свой университет. Потом несколько девушек из ее команды пригласили его поужинать. Последовал недолгий период ухаживаний, затем они решили съехаться, затем поженились. Бриония как раз делала диплом в Маршалльском университете, когда умерла.

— Ну а вы? — спросил он.

— Я закончила Колумбийский университет. И с моей степенью могла бы делать что-то более интересное.

— Так почему же не делаете?

Вопрос был поставлен слишком прямо. Ей не очень хотелось исследовать причины. Но все же честность взяла верх.

— Наверное, боюсь, — призналась она.

Странно, но, к облегчению Мэри Энн, он не стал добиваться объяснений. И поскольку он молчал, она невольно сказала больше, чем хотела:

— Писательство — это своего рода выставление себя напоказ. Обнажение. На моем теперешнем уровне все гораздо проще.

Когда они вышли из ресторана на прохладный ночной воздух, Грэхем спросил:

— Хотите немного пройтись? После плотного ужина это полезно.

— Хорошая мысль.

Они пошли вниз по Страттон-стрит мимо католического собора Богоматери Мира.

— Здесь венчались мои родители, — проговорила Мэри Энн.

— Он очень красивый, — сказал Грэхем. — Мне особенно нравятся витражи.

— Так вы были внутри?

— И не раз.

Внезапно вынырнувшая из двери здания, где помещалась редакция газет, темная фигура заставила ее вздрогнуть. Человек навел на них фотоаппарат и щелкнул затвором в манере папарацци. Это был Джоэль Нагги, начинающий фотограф «Логан стандарт». В свои неполные семнадцать он иногда делал превосходные снимки, которые не удавались и его более опытным коллегам по газете.

— Не трудись, Джоэль, в газету это не пойдет, — охладила его Мэри Энн.

— А я вам ничего не отдам, — ответил юноша. — У меня касательно этой фотки большие планы. Не желаете немного попозировать? Как насчет поцелуя?

Мэри Энн не хотелось даже задумываться, что он имел в виду под «большими планами».

— Пошел вон, — процедила она и внезапно отчетливо вспомнила, как однажды нашла в мусоре выброшенный журнал. Ей было тогда, наверное, лет двенадцать. Там она увидела фотографию отца — он был явно пьян и с блаженной улыбкой одной рукой обнимал одну девицу, другой — другую.

Но Джоэль, несмотря на его ухватки, не был папарацци. Однако он явно считал, что фотоснимки Грэхема могут стать сенсацией. И возможно, не ошибался.

Они двинулись дальше, а за ними, на некотором расстоянии, Джоэль. Мэри Энн молчала.

— Не слишком крупная удача, — проговорил Грэхем. — Я все же не Брэд Питт.

— Разве ваш портрет недавно не поместили на развороте журнала? — спросила Мэри Энн. Кто-то сказал ей об этом, и, когда она вспомнила кто, совесть принялась за нее с новой силой. Камерон.

— Все равно, — ответил он. — В любом случае мне приятно, что меня видели с вами.