Были 90-х. Том 2. Эпоха лихой святости - Александра Маринина

Меж тем Иван начал гулять по улицам, и вскоре он узнал, что раз в неделю жители выносят на тротуар старые громоздкие вещи. Для каждого квартала назначен свой день. Согласно обычаю, каждый мог взять себе из этих куч то, что нужно. К обеду появлялся грузовик и вывозил все, что осталось.

Первым делом Иван подобрал себе велосипед. Машина оказалась старой, но исправной. Из древней детской коляски он сделал прицеп. Потом купил карту города и обозначил на ней маршруты грузовиков, которые забирали хлам. Там же проставил дни недели, когда они работают.

Теперь в свободное время Иван ездил по маршруту и осматривал выброшенные вещи. Очень скоро в его комнатке появились кресла, ковры, посуда. Телевизоры, магнитофоны, пылесосы. Все эти, по советским понятиям, новейшие образцы бытовой техники он тащил домой. Оказалось, что чаще всего немцы выбрасывали вещи из-за пустяковой поломки. Перегорел предохранитель, оторвался шнур питания, сломался выключатель или предмет вышел из моды.

Деятельный человек, любитель мастерить и что-то ремонтировать, Иван наконец-то нашел занятие. Втянулся в работу и со временем обеспечил добротными вещами соседей по спортзалу. Умелый механик, он собирал один велик из двух-трех поломанных машин. Скоро колесным транспортом обзавелись все переселенцы, а у самого «Кулибина» был почти профессиональный аппарат.

Затем к его поездкам присоединились еще несколько человек. Иван приделал к рулю железного коня планшет из фанеры и укрепил на нем карту, обернутую в полиэтилен.

Каждое утро из ворот пересыльного пункта выруливала кавалькада велосипедов. Обычно штук семь-восемь. К каждой машине был привязан самодельный прицеп. Впереди ехал Иван и постоянно сверялся с картой. Следом цепочкой мчались соседи. Ехали они в сторону той улицы, где сегодня был санитарный день, а местные жители шарахались в стороны от этой процессии.

Мобильная бригада въезжала в нужный квартал и рассыпалась вдоль домов. Велосипедисты дружно перетряхивали выставленные вещи. Все мало-мальски приличное грузили в прицепы и увозили в спортзал. Дома еще раз осматривали и пытались починить. Если вещь не поддавалась ремонту, разбирали на запчасти или тащили в мусорный контейнер.

Через пару месяцев переселенцы затарились бытовой техникой, посудой, книгами и мебелью. К счастью, у всех имелись родственники в Германии. Никто из родных не отказывался навестить новоприбывших, а заодно и получить в подарок исправный пылесос или телевизор. Иван уже стал подумывать, как бы превратить свое хобби в пусть и маленький, но все-таки прибыльный бизнес.

Но адаптационный период кончился, и его с семьей направили на постоянное место жительства. Немцы учли печальный опыт, полученный от переселения в Германию турецких рабочих. Поэтому советских людей специально рассеивали по стране, чтобы избежать создания «русских» кварталов. Им хватило и «турецких».

Ивана разместили в маленьком городке на границе с Голландией. Здесь тоже имелись санитарные дни на каждой улице. Только местные жители почти ничего не выбрасывали. Это же была провинция, а не богатая столица, где нувориши меняли мебель и машины каждые два года.

Да и Ивану теперь приходилось выглядеть не оторванным от родины переселенцем, шарящим по помойкам, а солидным бюргером, соответствующим немецким стандартам. Именно таким он и стал.

Москва

в 90-е банковский менеджер. До и после 90-х — преподаватель вуза.

Я была спросонья, а Жанка, как всегда, конкретна:

— Танюх, будешь у меня свидетельницей?

Она даже забыла поздороваться.

— Эмм.

— Давай отвечай быстрее, звонить дорого.

— Ты выходишь замуж?

— И как ты догадалась?

— За Тима?

— А ты думала, что я нашла кого-то еще, живя у Тима?

— Нет. Так ты замуж выходишь?

— Я тебе про что уже полчаса толкую? Ты приедешь?

— К тебе на свадьбу?

— Танюх, ты там в своем банке совсем думать разучилась? На свадьбу. Ко мне. В Нюрнберг. Через три недели. В качестве свидетельницы.

— Я?

— А кто еще?

— К тебе?

— Я не пойму никак, ты не рада?

— Я очень рада.

— Так давай. Позвони моим предкам, они все расскажут.

— Ой, — сказала я себе, когда Жанка уже положила трубку.

Сейчас я уже и не вспомню, где Жанка накопала этого Тима. Высокий сероглазый немецкий мальчик в очках пришел скорее из моих представлений о прекрасном принце. У него были длинные тонкие пальцы и застенчивая улыбка.

И он очень любил Жанку. Это я поняла в первые же минуты знакомства. Слава богу, искры во мне не вспыхнуло: Тим показался мне слишком чистеньким и правильным. Как я любила говорить, «нормальным». В то время это было у меня самым страшным ругательством.

У родителей Тима был свой дом недалеко от старой части Нюрнберга. Там мы и разместились.

«Мы» — это я и Жанкин друг Эдуард из Питера.

В ночь перед свадьбой мы втроем — я, Жанка и Эдуард — сидели в подсобном помещении громадного немецкого дома и спорили.

В подсобку мы перебрались, потому что спорили мы громко, а хозяева уже спали.

— Если ты живешь в другой стране, ты должна полностью перенять ее обычаи, а иначе зачем переезжать? — говорила Жанка.

— Почему бы не сохранить культуру? Почему бы не дать ребенку возможность выучить твой родной язык? — не соглашалась я.

— Потому что это будет обидно для мужа!

— Если он женится на тебе, русской, то он готов принять твою культуру.

— Он любит меня вне зависимости от того, кто я по национальности. А может, и вопреки этому. Танюх, ты же видела железный крест — награду его деда. Дед очень гордится, что получил ее, сражаясь с русскими. А Тим гордится дедом.

— И ты готова забыть нашу историю?

— Я буду помнить, Танюх. Где-то в глубине души. Ну правда.

— Жан, ты понимаешь, что ты говоришь?

— Это мой выбор.

— Но ведь я читала Тиму стихи Дольского, переводила их на английский. И он против любой войны, он считает, что Германия была не права, но его дед выполнял свой долг.

— Да. И я против войны. Поэтому мы не будем углубляться в эту тему, чтобы не ссориться на ровном месте. Я уважаю обычаи Германии. И буду уважать их, если собираюсь здесь жить.

— Эдик, что ты молчишь? — спросили мы одновременно у притихшего питерца.

Эдуард смотрел на Жанку и молча кивал.

А уже перед самым сном долго рассказывал мне о своей неразделенной любви к нашей невесте.