Все, что она хотела - Эмили Маккей

— По-твоему, я совсем бессердечная? Разве так сложно поверить, что я просто хочу тебе помочь?

— Сложно. Последний раз ты обо мне так беспокоилась, когда мне было лет семь. Справедливости ради следует признать, я вел себя не лучше, но я был тогда всего лишь маленьким ребенком, так что свое поведение мне проще оправдать, чем твое.

— Ладно, хочешь меня ненавидеть — давай. Но себя-то ты зачем наказываешь? Ведь ты же любишь компанию, и ты ей нужен.

— Гриффин сумеет возглавить компанию. Даже Купер с этим справится.

— А если Холлистер умрет раньше и все перейдет государству?

— Мне все равно. — Далтон вдруг понял, что это действительно так. — Я не хочу иметь с его грязными махинациями ничего общего.

— Но почему? Неужели ты влюбился и думаешь, что любовь тебя полностью изменит?

— Я этого не говорил. — Разумеется, он полюбил, но не стоит давать в руки матери такое оружие.

— Можешь и дальше не говорить, вот только с чего ты вдруг стал задумываться о таких пустяках, как моральные принципы?

— Я не хотел скатываться до банальностей, но пусть будет по-твоему — я хочу измениться, стать лучше, по крайней мере лучше, чем Холлистер.

— А ты думаешь, она вся такая прекрасная и безупречная? Пусть отец ее и не помнит, зато я хорошо помню, как эта маленькая шлюшка все время крутилась вокруг тебя.

— Думаешь, сможешь очернить ее в моих глазах?

— А зачем? Вряд ли у меня это получится лучше, чем у ее бабушки.

— Ты говоришь о той женщине, что безупречно вела наше хозяйство тридцать лет?

— Я говорю о женщине, что стащила у нас сотни тысяч долларов.

Какое-то время Далтон молча разглядывал мать, а потом развернулся и пошел прочь.

— Ты мне не веришь?

— Конечно нет. Эта женщина была чуть ли не святой и никогда не стала бы воровать, тем более у нас.

— Я могу это доказать.

— Ладно. — Далтон еще никогда не видел мать в таком отчаянии. — И почему же ты считаешь, что женщина, которая фактически вырастила твоих детей и которой ты безоговорочно доверяла тридцать лет, что-то у нас украла?

— За последнюю пару лет, что она здесь работала, у нас из дома пропало около половины миллиона долларов. А этими деньгами могли распоряжаться лишь три человека — Матильда, твой отец и я.

— Может, Холлистер…

— И когда его волновали домашние дела?

Далтон просто не мог поверить в услышанное.

Он всегда твердо верил, что Матильда относится к тем людям, которые точно отсчитывают сдачу до последнего цента. С другой стороны, мать могла пойти на многое, чтобы добиться желаемого, но никогда не стала бы так нагло врать. Ведь ее слова легко проверить.

— Ладно, может, ты и права, но к чему ты это сейчас говоришь? Лэйни не отвечает за поступки своей бабушки.

Мать глядела на него с таким довольным видом, что Далтон сразу понял, что она собирается сказать.

— А кто, по-твоему, сейчас распоряжается деньгами Матильды? Да и как бы иначе она смогла поместить бабушку в такое дорогое заведение? Ты готов поручиться, что Лэйни ничего не знает о происхождении этих денег?

«Нет, не готов».

— Лэйни должна была знать, откуда взялись эти деньги, должна была знать, что ее бабушка — воровка. Она тебе об этом ничего не говорила? — Мать уже откровенно издевалась, произнося все это притворно сочувственным тоном.

Далтон молча переваривал услышанное, пытаясь не обращать внимания ни на довольную физиономию матери, ни на собственные страдания.

Лэйни ему не доверяет. И никогда не доверяла. Ему не доверяет женщина, которую он еще вчера сжимал в своих объятиях, та женщина, с которой он занимался любовью и которую любил. Не доверяет настолько, что даже не нашла в себе сил, чтобы самой во всем признаться.

И что еще хуже, мать все это наговорила в двух шагах от открытой двери в комнату Холлистера. Ведь пусть отец и разваливается на куски после трех сердечных приступов, но слышит-то он по-прежнему замечательно.

Далтон бросился к отцу и склонился над его кроватью. В глазах отца плескалась незамутненная радость, он ликовал при виде страданий собственного сына еще откровеннее, чем сама Каро минуту назад. Неудивительно, ведь теперь он знает слабое место Далтона.

Был бы Холлистер хоть немного поздоровее, то Далтон не удержался бы и хорошенько его тряхнул за шкирку, но сейчас ему пришлось ограничиться одними словами:

— Я знаю, ты все слышал, но если ты хоть пальцем тронешь Лэйни и Матильду, то я…

— Что — ты? Я уже одной ногой в могиле. Что ты мне сделаешь?

— Не сомневайся, я найду, что с тобой сделать. Я докопаюсь до того, чем ты занимался в Виктории, очерню твою память, а потом по кирпичику разнесу «Инновации Кейна».

— Оказывается, у тебя все-таки есть яйца. — Холлистер улыбнулся еще шире.

— Ты меня понял?

— Расслабься, твоей драгоценной Лэйни ничего не грозит, Матильда не крала этих денег.

— Ты знал про деньги?

— Конечно, ведь я сам ей их дал.

— Ты? Полмиллиона? — Раньше он что-то не замечал подобной щедрости.

— Когда она узнала, что у нее болезнь Альцгеймера, она пришла ко мне и начала шантажировать. Раскопала обо мне такое, что еще никому не удавалось, а потом набралась смелости и явилась ко мне. Она заслужила эти деньги.

Понятно, за все эти годы он так и не сумел добиться уважения отца, а у Матильды, похоже, это получилось.

Далтон молча покинул дом своих родителей. Больше ему там делать нечего.

Лэйни всю жизнь убегала от проблем. Вот только ей уже не восемнадцать. Хватит, теперь у нее есть любимая работа, зависящие от нее дети и куча вещей, которые не запихнешь в багажник. И бабушка.

Бабушку она ни за что не оставит, так что сбежать не получится.

Ладно, хоть ключи вернулись, вот только в школу все равно пришлось ехать на «лексусе» Далтона, ведь ее машина осталась около «Инноваций Кейна». Закончив работать в полшестого, Лэйни с облегчением увидела, что «лексус» никто не угнал и даже не поцарапал, а потом пришла в панику, заметив здесь же свою собственную машину.

Но еще немного подумав, решила — так даже лучше, ведь теперь не придется самой за ней ехать, а то встречи с Далтоном она бы сейчас не перенесла. Вдруг он скажет то самое слово? Она же не выдержит и бросится ему на шею. Но не успела Лэйни об этом подумать, как из машины вылез Далтон собственной персоной.

Вот только вместо строгого костюма, положенного генеральному директору в рабочий день, он зачем-то вырядился в джинсы и серую футболку. Черт, да таким мужчинам законом следует запретить носить джинсы!