Черная сирень - Елизарова Полина

На работе проблем не возникло: договорилась, что в течение лета больше отпуск брать не будет.

А с дочкой решила так: пусть это лето, первое лето без отца, она проведет в подмосковном лагере с углубленным изучением английского. Новая, интересная обстановка должна ее отвлечь… Ведь сложно ей, глупышке, так сразу картину мира в своей голове подправить! Катюша с раннего детства привыкла, что в отпуск – всегда с папой…

Ей она, конечно, наврала, сказала, что едет с подругой. Объяснила, что тяжело переживает развод с ее отцом и эта поездка – единственный способ восстановиться.

Страсть – это всегда воровство.

Когда хорошо двум, рядом всегда есть кто-то, кого волей-неволей приходится обманывать.

Практически за все, включая бензин, платила Галина.

И это простое действие дало ей ощущение новой, неведомой ранее свободы.

Ведь как было с Родиком?

Платить было положено ему, отцу и мужу, и деньги, скрупулезно копившиеся ею и не раз перепрятанные во всякие кубышки, на самом деле должны были подчиняться ее воле. Но он, обмылок, возмущался, шипел, выдавливал из себя показную ответственность и якобы планировал бюджет.

Пива по пять кружек в нарядном кабаке – «недорого», а шлепки новые Катюшке у индуса по дороге купить – «зачем?»

Вот и приходилось ей жить в постоянном конфликте: копила и считала она, тратил – он.

Потому и спина у нее всегда рядом с ним болела.

Прошлым летом, в Таиланде, она взяла курс копеечного по московским меркам массажа, и этот урод потом весь отпуск ее попрекал…

С Мигелем все хронические болячки исчезли – словно и не было.

Он не уставал благодарить ее за любую мелочь, за каждую чашку кофе.

И да, пару раз он и сам платил в придорожных пиццериях.

Но душа Галины жаждала настоящей красоты.

Еще Московскую область до конца не проехали, а она уже видела, как они заходят в казино Монте-Карло: она в атласном черном, в пол, платье, он – в белоснежной льняной рубашке, обнажающей до половины его крепкую смуглую грудь.

Так почти и вышло.

Поиграли немного (Галина сразу установила денежный лимит, а Мигель, к счастью, был неазартен), зато сколько эмоций получили!

Небрежно державшие в своих сморщенных лапках баснословно дорогие дизайнерские сумки, блестевшие камнями и золотом европейки, поджав тонкие напомаженные губы, вздыхали, глядя на спутника Галины. А другие, те, что выглядели как только что упакованные подарки: свежие, наглые, с ногами газелей и круглогодичным загаром, обнаженные почти до неприличия, напряженно выслеживавшие пузатых и богатых мужиков, бросали на нее удивленные взгляды.

Мигель воплощал собой сам секс.

И именно здесь, в этих позолоте и мраморе, в запахе денег и роскоши, он, ее личный бриллиант, засверкал по-настоящему.

Готовя для Мигеля сюрприз, Галина заранее забронировала номер в одной из самых роскошных гостиниц города.

Но разве можно было сопоставить с какими-то бумажками, которые ей пришлось выложить на ресепшене, ту бездну восторга от дьявольской ловушки, в которую она, ничтоже сумняшеся, угодила по счастливой (здесь, под этими мерцающими созвездиями, она поняла это так остро!) случайности?

Как бы она ни пыталась уговорить себя остаться холодной и рассудительной, плюсы от связи с Мигелем с лихвой перекрывали минусы.

«Для мужика деньги решают все» – эту банальность, к месту и не к месту, любил повторять Родик.

«Вот и ошибся ты, козлина!» – отправляла ему Галина запоздалое возражение.

Лежа на руке Мигеля хоть в придорожном мотеле с подтекающим душем и узенькой кроватью, на которой едва могли поместиться два взрослых человека, хоть в пене белоснежных покрывал со свежесрезанными цветами на столике рядом (пока от гостиницы, но она перевоспитает своего спутника, разве нет?), Галина не переставала удивляться своей новой жизни.

Отдельно радовало то, что Мигель, избавив ее от навязчивых опасений, не крутил головой по сторонам, будто женский пол, представленный в курортных городишках во всем своем зачастую великолепном бесстыдстве, был, скажем… поражен проказой.

Произошедшее с ней за эти две недели было существенно больше, чем то, что она ожидала получить от поездки.

В Галине зарождалось серьезное чувство.

Поначалу, отчаянно цепляясь в вихре новых ощущений за остатки здравого смысла, она пыталась убедить себя, что этой поездкой делает себе подарок, что это компенсация за годы унижений и отсутствия счастья с мужем.

Но тут, как если бы посреди солнечного, и без того прелестного дня, с неба вдруг пролился золотой дождь, стало происходить такое, о чем Галина не могла и мечтать.

В словах, жестах, во внезапной, нежнейшей заботе Мигель заявил о своем чувстве к ней.

И это было не только про секс.

Он научился растворять ее недовольство, забирая его теплом своей крупной ладони и гладя ее по голове так ласково, как можно гладить только ребенка.

Неспешно расчесывая после соития ее длинные волосы, этот молодой дикий бог шаманил за ее спиной, без слов передавая ей по оголенным каналам какое-то новое знание о природе любви.

И еще Галина с восхищением обнаружила, что у Мигеля были хорошие манеры.

Прекрасная дама всегда впереди, и все действия рыцаря направлены ей на услужение.

И во всем этом не прослеживалось ни капли фальши, ни малейшей толики лести.

Живя с Родиком, она постоянно ощущала себя так, словно одалживала у него минуты своей жизни. Он всегда куда-то торопился, всегда психовал и всегда оставался недовольным: Галиной, собой, снова Галиной, а потом (если не к чему было придраться) дочерью, тещей, бабкой, своим товарищем, его женой, начальством, официантом или погодой.

«Росомаха», «неумеха», «дура круглая».

Среди всех обидных прозвищ самым мягким для нее было «копуша».

А рядом с Мигелем время умело застывать.

Ее неторопливый рыцарь, будто викинг, изучающий карту неба, находил на ней все новые звездочки, о которых прежде никто не знал.

Все ее тело, каждый сантиметр которого был им обласкан, зацелован, наконец расправилось, словно выпросталось из тугих грязных бинтов.

Когда она вспоминала Родю или думала про то, что могло бы получиться у нее с Разуваевым, ее даже передергивало от отвращения.

Пустые, наглые самодуры.

Бездушные машины, настроенные только на потребление.

И в такой увечной идеологии: брать-брать-брать, бесконечно унижать женщину, да еще, по ходу, вселить в нее непреходящее чувство вины, – выросло подавляющее большинство мужчин!

Хоть как-то еще можно оправдать кобелей, которые полностью содержат своих баб…