Мемуары Эмани - Нина Алексеевна Ким

Иногда к ней домой приходили покупатели. Марика тщательно готовилась к встрече с ними: ходила в парикмахерскую, надевала длинное до пят платье и туфли на высоких каблуках. С улыбкой водила важных гостей по дому, показывала заранее приготовленные простыни, скатерти, халаты, фартуки, носовые платки с эмблемами.

Больше всего меня удивлял холодильник. Внутри лежало четко пересчитанное количество нарезанной ветчины, розовой и нежной, без грамма жира. Взяла один раз кусочек себе. Поперхнулась, когда подняла голову: на меня пялился глазок камеры. Пришлось сознаться в преступлении. В первые дни я удивлялась жадности хозяйки, потом перестала, когда услышала, как она сказала матери: «Ты забыла отдать деньги за торт».

От жадности в ее характере шли каверзность и хитрость, которые я встречала у некоторых людей прежде. У людей разных национальностей и разного возраста.

* * *

Однажды, почти через пятнадцать лет, случайно встретила одну из дочерей Марики. Она всплакнула:

– Нина, я тебя сразу узнала, ты не изменилась.

Она работала в школе, где учились мои внуки, оказывается, была их классным руководителем. Мальчики удивились:

– Откуда ты ее знаешь?

– Дочь моей подруги, – ответила я небрежно, делая глоток французского вина.

А что им сказать – что мыла у них дома унитазы?

Мне до сих пор любопытно, шевельнулась у бельгийской женщины хоть раз в душе жалость, когда она смотрела на меня? А что чувствовала я, когда по вечерам наливала своим работникам на арбузном поле стакан мутного самогона в счет зарплаты?

Но когда я получила постоянный контракт в министерстве и сообщила Марике об этом, она заплакала.

– Кем устроилась на работу? – всхлипнула хозяйка.

– Не первым министром, – успокоила я ее.

Как вы думаете, почему она плакала?

* * *

– Вы оставляли у нас заявку. Есть место в школе, если согласны, то ждем, приезжайте завтра в бюро по трудоустройству.

Не успела до конца обрадоваться, еще один звонок:

– Мы предлагаем вам место в Министерстве Фландрии.

Обалдеть! Захожу в контору с важным видом: глаза потуплены, а подбородок задран.

– В школе работа с трех до четырех часов. В министерстве – с восьми утра до одиннадцати дня. Вы можете работать в двух местах, вместе получается шесть часов, полный рабочий день, – говорят мне.

Спрашиваю:

– В каких классах буду преподавать уроки?

У той, что сидит напротив меня, брови поползли вверх:

– Какие уроки?

– Русского языка.

– Мы предлагаем вам место уборщицы.

– Вы не видели мой диплом о высшем образовании и выписку из трудовой книжки? Там указан преподавательский стаж – двадцать пять лет.

– Да, но русский язык не востребован в Бельгии.

Я даже широко улыбаться начала, увидев себя со шваброй в руках. Круче, чем арбузное поле и рынок со шмотками. Но этот «высший пилотаж» был необходим: в тот момент проходило полное медицинское обследование сына, деваться было некуда. Хоть в петлю лезь со всей семьей.

Когда я рассказала эту историю знакомой из Германии, она начала хохотать. Долго и звонко, радостно и насмешливо. «Получила, гордячка?» – услышала я в ее смехе. Я проглотила колкость и стала вместе со знакомой хохотать, остановиться не могла. Муж подумал, что у меня истерика началась на чужом празднике.

Получила я швабру в руки, думая о том, сколько нового узнаю в Бельгии. Министерство и в Бельгии министерство. По наивности подумала, что во всех заграничных учреждениях махать шваброй будет одинаково легко.

Министерство порадовало приятными бонусами:

• Разодетые коллеги работают неторопливо, пьют кофе и отдыхают почти час из трех рабочих часов.

• Каждому сотруднику положены абонементы на обед в ресторане.

• Один раз в месяц положен прием по желанию у социального работника и адвоката.

• Я прошла обучение в Брюсселе: работа с компьютером, навыки поведения на работе, экскурсии по городам Бельгии. Прилагались и творческие вечера: лето, осень, зима, весна – четыре раза в год.

• Проводились спортивные дни несколько раз в году – все виды спорта, включая рыбалку и пешеходную прогулку.

• Празднование Рождества и Нового года с подарками и долгими выходными.

Список был длинным.

С меня сняли мерки, как в элитном ателье, чтобы сшить спецодежду. Дали годовой проездной на поезд, ключи от шкафа, от душа и с улыбкой вручили пропуск в здание.

* * *

В католической школе, где я хотела преподавать русский язык, было все иначе. Показали с мрачным видом мою территорию и тетрадь, где работники вроде меня должны отчитываться о проделанной работе. И вручили швабру.

Из министерства я выбегала навстречу мужу и улыбалась. Из школы выползала и ненавидела все и всех. За грязь в кабинетах, за вонючие туалеты, где в унитазах плавали надкусанные яблоки с прокладками, за горы использованной туалетной бумаги, за тяжелые стулья в кабинетах, за ленивых и тупых уборщиц, за снисходительный взгляд учителей.

Много раз вспоминала, как в другой жизни шла по школьному коридору с журналом в руках и обходила стороной уборщиц с тряпками. Глядела на них и не видела в упор. Моя память кусалась прошлым, высокомерным отношением к людям. Многому научила меня эмиграция. Терпеть и молчать. Вещам, которые я не умела делать.

В этой школе я вникла в систему образования глубже, чем за годы учебы в педагогическом институте. У нас в ходу была фраза: «Учиться никогда не поздно!» В Бельгии это не срабатывало. В среднем звене ученик выбирает направление и изучает математику, иностранный и прочие учебные предметы, которые будут необходимы для высшего образования – ASO.

Если ты выбрал профессию сразу после начальных классов, то в программе язык и простейшая математика. Учебная программа заполнена основами ремесла: уход за стариками – значит, все только по уходу, а химия, биология, история и прочее не нужны – BSO. У нас это называлось ГПТУ. И техникумы – TSO. С первого класса за учеником тянулись личное дело с характеристиками и медицинская справка, – так же это было и у нас.

Школьные родительские собрания проходили после каждой четверти. Родители выбирали удобное для себя время и отмечали его в письме, полученном от классного руководителя. Ровно пятнадцать минут уделяют вам для разговора с глазу на глаз. Никто не узнает, какой идиот и лентяй ваш ребенок. Никто не услышит, что вы безответственные родители. Никогда с вас не потребуют денег на капитальный или текущий ремонт класса и школы.

В той противной школе, где я работала не учителем, однажды пришлось убирать маленькие кабинки. Подумала, что сюда ставят в угол учеников за плохое поведение. Верите, это были места для занятий музыкой. Тридцать кабинок с фортепиано и одним стулом в каждой!

В школьном