Опять ягодка - Владимир Качан

На берегу моря в Юрмале вдоль кромки воды по пляжу медленно двигалась пожилая женщина, опустив голову вниз, словно что-то потерянное высматривая на песке. Она искала красивые ракушки и камень «куриный бог» с дыркой, потому что, как говорят, такой камень приносит счастье. Счастья не было, как не было, впрочем, на этом берегу и «куриного бога». Она жила здесь уже больше двадцати лет, и до сих пор никто не объяснил ей, что в Юрмале таких камней не бывает. Как не бывает и красивых ракушек. Раньше попадались маленькие кусочки янтаря, но теперь и они исчезли.

Кася Поросенкова, она же Катя Федосеева (ибо это, как вы несомненно догадались, была она) в свои сорок с небольшим, конечно, была совсем еще не старухой, но выглядела значительно старше. Возраста ей прибавляла еще и манера одеваться, а точнее – полное отсутствие какой бы то ни было манеры. Она, похоже, надевала на себя что попало, что под руку попадется. Вот и сейчас: на голове какая-то бесформенная панама, на ногах стоптанные тапочки, на плечах грязноватая вязаная кофта. Совсем перестала следить за собой бывшая красавица Кася. Видно, не считала нужным, да и стимула не было никакого. Теперь она, с горькой усмешкой глядя на себя в зеркало, вспоминала, как тщательно заботилась о своей внешности, когда только приехала. Смешно, конечно, как в Юрмале тогда покупала гель для душа. Устроиться на первое время помог приятель и партнер Ашота Мераб, который привозил в Сызрань продукцию Рижской парфюмерной фабрики «Дзинтарс». Советское время, официальная торговля, но они как-то ухитрялись реализовывать и левый товар, все тот же популярный одеколон «Рижанин» по шесть рублей за флакон. И этот самый Мераб по-дружески помог, причем – без претензий на женскую благодарность со стороны Каси, так как уважал своего друга и партнера Ашота. Она – девушка Ашота. Все, табу, разговор окончен!.. Мераб и квартиру в Юрмале нашел недорогую, и работу подыскал: она ведь там, в Сызрани, была официанткой?.. вот и тут будет ею же, причем в хорошем ресторане и с хорошими чаевыми. Так Кася стала работать в престижном ресторане «Юрас Перле», что в переводе – морская жемчужина. У Мераба были хорошие связи, и место в «Юрас Перле» ей нашли. Потом этот ресторан сгорит или его сожгут конкуренты – до сих пор никто не разобрался, но тогда Кася устроилась очень хорошо и тщательно за собой следила, потому что одной из главных задач своей эмиграции считала брак с латышом. Выйти замуж за латыша и таким образом совсем натурализоваться, получить прописку и осесть тут навсегда. Эта идея у Каси была настолько навязчивой, что стала для нее смыслом жизни. И она старалась изо всех сил быть в полном порядке – быть красивой и желанной для всех встречных мужчин – и в ресторане, и везде.

Как она в первый раз покупала там, в Юрмале, гель для душа – это вообще отдельная комедия. Кассирша делала вид, что ни звука не понимает по-русски. У некоторых коренных жителей национализм и обида на русских оккупантов выражались тогда в такой скрытой форме протеста. Поэтому, что ей нужно, пришлось как-то объяснять. Выглядело это весьма своеобычно, и кассирша, видимо, испытывала подлинное наслаждение от того, как приходится изворачиваться «оккупантке». Кася ожесточенно обеими руками терла себе голову и при этом повторяла: «Шампунь – ноу». Работница торговли, надеялась Кася, поймет, что шампунь ей не нужен. Она рукой показывала жест крайнего отрицания, то есть – в какой степени «шампунь ноу». Затем нужно было показать, что нужно другое. И Кася злобно терла рукой по телу, по куртке и по юбке, дико досадуя на тупую торговку, не понимающую (а она объясняет вполне ясно и наглядно), что ей нужен не шампунь, а типа шампунь для тела, то есть гель.

Да, давно это было… В прошлое Кася не оглядывалась никогда. В то прошлое, в Сызрани, в другую жизнь. Если она что-то и вспоминала, то исключительно латвийский период. А Сызрань… Что Сызрань? Что короткий и мерзкий вояж в Москву?.. Что там было ей искать, кроме молодости, ушедшей в небытие? Такие экскурсы в прошлое у других людей она называла словами «ностальгический смрад». Поэтому – что там говорить – она никогда не оглядывалась назад. На кой черт! Чтобы посыпать себе соль на рану и еще раз прийти к выводу, что жизнь сложилась неправильно, и в какой-то момент надо было повернуть в другую сторону? Так, что ли? Нет, лучше уж гулять по пляжу и читать книги. Злость и одиночество только добавляли возраста Касе.

Злость на жизнь и на людей угнездилась в ней давно, а одиночество – сравнительно недавно, после смерти Мариса, того самого искомого латыша, которого она выбрала некогда себе в мужья. Он был и состоятелен, и по-своему красив той самой нордической красотой, которой отличался впоследствии герой боевиков среднего уровня Дольф Лундгрен. После первого же обмена взглядами с Касей в ресторане он понял, что влюблен и другой женщины ему не нужно. Обрел свое счастье. Он приходил в «Перле» всякий раз, когда была ее смена, и оставлял чаевые, намекающие на особое расположение.

Когда они поженились и Кася стала жить в Риге на улице Свердлова (что теперь, через двадцать лет, казалось смешным) в приличной трехкомнатной квартире, быстро выяснилось, что Касин муж – нестерпимо скучен, что у него все по порядку, без тени импровизации и романтики.

А секс с ним не шел ни в какое сравнение с тем, что было у нее со Стефаном и Лехой. Да и вообще, остроту тех ощущений она с тех пор не испытала ни разу. Хотя пыталась. Один раз с музыкантом из их ресторана. Но оказалось настолько пьяно, грязно и гадко, что попыток она больше не делала. Спокойный и скучный Марис умер от сердечного приступа прогрессирующей стенокардии, о которой он молчал, не лечился и все пытался соответствовать своей молодой и красивой жене, которая больше всего на свете любила танцевать. Танцевальные навыки, приобретенные Касей в Сызрани, требовали хоть какого-то выхода. Муж таскался с ней на все дискотеки и, с гримасой боли на лице, которую та попросту не замечала, пытался то танцевать, то выпивать и сидеть в прокуренном зале, если танцы были в ресторане.

Да, он был всегда спокоен, ничего не говорил, чаще всего молчал, но понимал и знал, что Кася его не любит. Перед тем как его повезли на операцию, окончившуюся, мягко говоря, неудачей с переходом в мир иной, он попросил у сестры бумагу и ручку и написал Касе несколько слов: «Моя милая Катя! Я так любил тебя, хотя и не смог сделать твою жизнь веселой и праздничной. Но я старался. А ты подарила мне несколько лет счастья. Спасибо тебе. И прощай. На всякий случай». Он будто знал, чем у него все закончится, и этот «всякий случай» все-таки случился. Он написал свое прощальное письмо по-латышски, так как русским языком свободно не владел. Но попросил медсестру, в случае плохого исхода, перевести жене его слова. Она и перевела потом, и Кася впервые за много лет заплакала. И не оттого, что было так уж жалко Мариса (хотя и от этого, конечно), а оттого в первую очередь, что стало совсем одиноко.

«Что-то со мной не так, – подумала она тогда. – Что-то я не так делаю, не так живу». Однако слезы быстро высохли, и жизнь, какая бы она ни была, – продолжалась. Марис оставил ей очень серьезную сумму на счете в сбербанке и, предвидя радикальные перемены в стране и в своей судьбе, посоветовал перевести все деньги в валюту, что Кася и сделала еще до его операции. Кроме того, оставалась шикарная квартира в центре Риги, а наследников у Мариса не оказалось: родители его давно умерли, а детей и других родственников не было. Так Кася и оказалась единственной хозяйкой квартиры. Она больше не работала в ресторане и жила теперь на ренту со своего капитала. Да и квартиру уже можно было продать, купить себе поменьше и жить безбедно. Но Кася, имея солидные деньги, все же ездила на автобусах и питалась в столовых или дешевых кафе.