Заклятые супруги. Золотая мгла - Марина Эльденберт

Постоялый двор, таверна, лавка стекольщика — все угрюмые, тряпичные навесы истерлись и выгорели, вывески изъедены ржавчиной. Квартиры здесь совсем крохотные, жилье вряд ли дорогое — строительный шум, пыль от проезжающих экипажей с моста и возможность утром проснуться с залитым водой полом тоже сказывается на цене. Пронизывающий ветер с реки сбивает послеполуденный жар, я приподнимаю подол, чтобы не испачкать на отсыревших, покрытых копотью, плесенью и Всевидящий знает чем еще камнях.

— Ты удивительная женщина, Тереза.

Я внимательно взглянула на него, но Анри, похоже, наслаждался жизнью. Винсент после такого покрутил бы пальцем у виска и посадил меня под замок. И правда — кому еще могло прийти в голову потащить мужа на прогулку в портовый район? На нас постоянно косятся, причем некоторые явно не с самыми добрыми намерениями — благо что сейчас день, но его это не смущает. Похоже, в мире не существует ничего, что может смутить или раздосадовать моего мужа. Ну, это мы еще поглядим. Часы тикают, приближается время расплаты, милорд.

— Смотри.

Анри остановился, привлек меня к себе и указал в сторону моста. Под каменными сводами плескалась вода — темно-синяя, со вспененными бурунами, с пляшущими искрами бликов. Чуть поодаль ряды домов — аккуратных, не в пример тем, что выстроились вдоль набережной, а сразу за ними возвышался купол Миланейского собора. Шпили построек, что разбросаны справа и слева от него, помпезно блестят, но сам собор поразительно светлый. Даже несмотря на яркое солнце, сияние это неброское, безмятежное. Оно струится вокруг, окутывая его мягким прозрачным коконом.

Наверное, нет ничего более странного, чем стоять в объятиях Анри де Ларне на набережной, слушать ругань извозчиков и наслаждаться видом собора. И все-таки мы так стоим.

— Послезавтра мы приглашены к барону Мэррингу.

Поразительно. Он в Энгерии чуть больше двух недель, а его уже приглашают всюду, куда только можно. Как ему это удается?

— Очередной бал?

— Не только. Будет большой прием по случаю помолвки его дочери с Грэгори Вудвордом.

Граф Вудворд снова женится? Впрочем, уже несколько лет прошло, как он овдовел. Если правильно помню, леди Айрин Мэрринг достаточно милая и не любит распускать сплетни. Меня прямо раздирало от любопытства: круг энгерийских джентльменов — что-то вроде тайного общества. Попасть туда можно, но для этого недостаточно титула и хорошо подвешенного языка, сложнее только приблизиться к нашим истинным леди — хотя и это ему тоже удалось. Чем он их берет?

Солнце слепило глаза, и я невольно вспомнила о печати. Полукруг и лучи — похоже на солнце, садящееся за горизонт. Или, наоборот, восходящее?

Все-таки Анри де Ларне удивительный человек — согласно нашему договору, запросто мог заставить отдать ему письмо, вскрыть и ни слова не сказать о том, что внутри. По крайней мере, Винсент поступил бы именно так.

Я достала конверт из ридикюля, поддела пальцами тонкую печать, и в руках у меня оказалась карта «Любовники». Гадальная, на которых предсказывают судьбу впечатлительным и верящим в это особам. На картинке в саркофаге подземелья сплетались две фигуры — женщина, прикованная цепями, и мужчина, сжимающий ее горло так, что, по идее, должен уже сломать «возлюбленной» шею. Иссиня-черные тени расползались по стенам, играя на бледной коже женщины кровоподтеками.

Лица Анри я видеть не могла, но кольцо его рук стало стальным.

— Что скажете?

— Необычное представление о любви.

Я хмыкнула и повернула карту светло-серой рубашкой вверх.

Слова были написаны тем же небрежным почерком. Вот только я безо всяких алхимических изысканий могла сказать, что вместо чернил использовали кровь. Впрочем, выяснить это в любом случае уже не удастся: стоило мне прочесть, как карта и конверт обратились в пепел, который я брезгливо стряхнула с перчаток.

— Никакой оригинальности.

— Ты о чем?

— О рассыпающихся письмах, разумеется. Их было два.

Анри резко развернул меня лицом к себе.

— Когда ты получила первое?

— За пару дней до бала, на котором вы обманом вынудили меня стать вашей женой.

Уголок его губ едва уловимо дернулся:

— Я никогда тебе не лгал. Ты уже была моей женой, оставалась только одна небольшая формальность.

Формальность? Вот, значит, как.

— Правды вы мне тоже не говорили, — я вырвалась и отступила. — Зачем я вам, Анри? Вы знаете, что это за печать, верно?

Глаза его потемнели — верный признак раздражения. Если он сейчас скажет: «Вы мне интересны», — я утоплю его в Бельте.

— Наши родители заключили договор, который мне ничто не мешало расторгнуть. Но потом я увидел тебя и понял…

Я закатила глаза. Вот сейчас он заявит, что влюбился, очарован, сражен — нужное подчеркнуть — а меня стошнит. Ничего, здешним улицам хуже не станет.

— … что с тобой никогда не будет скучно.

Гм.

— Хорошенький повод сломать мне жизнь.

— Ты не выглядишь поломанной, — он критически оглядел меня со всех сторон. — И даже погнутой слегка.

— Для вас это шутки? Вы должны были меня спросить! А в идеале — начать ухаживать, как любой достойный джентльмен.

— Тереза, я хотел жениться задолго до того, как мои кости истлеют в сырой земле.

— Разумеется! Вы же привыкли сразу брать и ничего не давать взамен.

— Так уж и ничего?

Щеки вспыхнули, я указала ему в сторону Мортенхэйма.

— Там вся моя жизнь. Хорошая ли, плохая, скучная, грустная или веселая, но моя. Вы выдернули меня из нее просто потому, что вам так захотелось. И надеетесь, что я стану вас уважать?

— Полукруг с лучами — печать человека, с которым мне приходится вести дела. Семейная… или правильнее будет сказать, клановая.

Я, уже набравшая в грудь побольше воздуха, чтобы высказать все, что о нем думаю, осеклась. Прищурившись, Анри смотрел через мое плечо — туда, где в собственном свете купался Миланейский собор. На небе стягивались редкие кудри низких облаков, края которых казались нарисованными из-за сияющей солнечной каймы.

— У него есть сын, которого раздражает сам факт моего существования. Этот малый не совсем в себе.

С губ сорвался недоверчивый смешок. Не совсем в себе? Да чтобы прислать такое, нужно быть совсем не в себе. Сын его делового партнера настолько тронулся умом, что шлет мне письма с грязными намеками?

— Хотите сказать, меня преследуют из-за вас? Он не в себе, но до сих пор на свободе?

Ненормальным в наше время быть страшнее, чем женщиной в Энгерии. Истории о клиниках для душевнобольных чудовищнее самых изощренных бульварных ужасов, причем в отличие от последних, ужасы там творятся реальные. Не думаю, что в Вэлее дела обстоят иначе.