Заклятые супруги. Золотая мгла - Марина Эльденберт

— Что не так с моими глазами?

— Если бы лорд-канцлер остался жив, ты бы его снова убила. А потом подняла и убила еще раз.

Я хмыкнула. Да, я — Биго, и не прощаю тех, кто пытается причинить боль моим близким. Граф Аддингтон до последнего держал на своей стороне большинство голосов, вот только брату все же удалось убедить лордов, что реформа не только не причинит вреда, но и ускорит прогресс. Достижения науки упрощают жизнь обычным людям — ведь магией обладаем только мы, аристократы: прислуге будет значительно проще управляться по дому, а каким-нибудь торговцам — хранить свой товар. Да и нам они не помешают, если честно. Паровое отопление, например, сделало зимы в Мортенхэйме гораздо менее суровыми.

Экипаж остановился. Мне не хотелось выходить, не хотелось оставаться с Анри наедине, но посреди ночи бежать некуда. Разве что до дома Винсента, через весь Лигенбург. Или к Луизе в гости. Я тяжело вздохнула, выглянула из кареты, даже наклонилась, чтобы выйти и тут меня подхватили на руки. Еще миг — и я бы наступила прямиком в глубокую лужу.

— Прогуляемся? Помнится, ты жаловалась на дурной воздух, но после дождя дышится легче.

Предложение прозвучало несколько неожиданно. Час поздний, а ночной город, даже центр — не то место, где аристократы могут спокойно разгуливать по дворам и закоулкам.

— На руках меня понесете?

— Если понадобится.

— Не боитесь, что нас ограбят?

— Боишься, что не сумею защитить?

Я пожала плечами. Учитывая то, что я все еще болталась у него на руках, в нескольких футах над землей, а он даже одышку при ходьбе не заработал, утверждать не берусь — силы в нем море. Случись магический поединок, исход точно предрешен в его пользу, что же насчет драки, холодного оружия или пули — тут еще вопрос. Не проверяла я его боевые навыки, хотя реакция у Анри отменная.

— У меня жена некромаг. Думаешь, мне стоит бояться жуликов?

— Вас я защищать не стану.

— Не станешь?!

Глаза у него стали, как у Лави, которой сообщили, что она не едет на бал. Уголки моих губ сами собой поехали вверх, я фыркнула.

— То есть вы несете меня на руках, а я в случае чего отбиваюсь?

— По-моему, справедливое распределение обязанностей.

Я расхохоталась в голос. Попыталась зажать рот руками, но смех все равно пробивался через содрогающиеся плечи.

— Поставьте меня на землю.

— Здесь сыро.

— Мне все равно.

Ноги промочить я не боюсь, платье испачкать тоже. И все-таки когда Анри меня отпустил, почувствовала себя… слишком свободной, что ли. Почему в его руках так тепло? Настолько тепло, что пришлось себя одернуть, а мысли про письмо нагрянули весьма кстати.

— У вас осталось то, что принадлежит мне.

— Ах, это.

Анри достал конверт. Я помнила, как мрачная тень легла на его лицо, когда он увидел полукруг и лучи, но сейчас даже бровью не повел. Показалось?

— Откроешь сейчас?

— Подождет. До завтра.

Улица, на которой стоял наш дом — такая оживленная днем, сейчас замерла в безмолвии. Закрытые двери лавок, мертвые витрины, темные глазницы окон, только где-то со стороны дворов младенцами истошно орут коты. Наши шаги эхом разносились вдоль темных стен, прятались в подворотнях. Я позволила себе запрокинуть голову: тучи уже расползлись, открывая небо, в рассеянном свете фонарей часть звезд даже не видно, не то что в Мортенхэйме.

— В Лавуа звезды ярче.

Я хотела спросить, не прилагается ли к его силе еще и чтение мыслей, но решила ненадолго оставить сарказм в стороне.

— Вы родом из Лавуа?

— Да.

— Любите эти места?

— Не уверен.

Я удивленно взглянула на него, но Анри смотрел прямо перед собой. Рука под моими пальцами окаменела. С географией у меня сложилось, поэтому я приблизительно представляла, о чем мы говорим: бескрайние лавандовые поля, виноградники, горы и море в нескольких часах езды от городка Ларне — примерно, как от Лигенбурга до Мортенхэйма. Как такое может не нравиться?

— Там погибли мои родители. — Молчание было слишком коротким, чтобы я успела вставить хотя бы слово. — Ну а ты, Тереза? Без ума от Мортенхэйма?

— Разумеется.

Анри приподнял бровь, а я вдруг поняла, что тоже не уверена. Не уверена, что была счастлива все эти годы, что холодные каменные стены, в которых я родилась и выросла, приказы и жестокая муштра отца, отчужденность матери, книги, в чьи страницы я погружалась с головой, и одинокие вечера — то, что мне захочется вспоминать на старости лет. Впервые за всю свою жизнь я была не уверена в том, что казалось мне истиной — неоспоримой, точной, как некоторые науки, и неизменной.

Почему он постоянно заставляет меня сомневаться в себе?

— Давайте вернемся, — голос прозвучал глухо. Анри вгляделся в мое лицо, молча развернулся, мягко увлек за собой.

— Я нашел еще одну причину, по которой ты не любишь сезон. В это время тебе уже полагается спать.

Я даже не нашлась, что ответить: после десяти я уже клюю носом, после одиннадцати начинаю зевать, а в полночь открывается странное состояние, в котором мне глубоко безразлично, что будет дальше. Это что-то вроде лунатизма наяву, если можно так выразиться. Вот только сегодня все почему-то иначе — да, устала дальше некуда, но усталость эта приятная. Я чутко впитываю происходящее: гулкое звучание шагов, что разрывает звенящую тишину, темноту, разбавленную сгустившимся молоком тумана, и близость мужчины, на руку которого не страшно опереться. А еще не хочется, чтобы наступало утро, потому что утром все будет по-другому. Я это знаю.

В доме было как-то подозрительно тихо, и когда Анри снова подхватил меня на руки и понес наверх, я даже не стала сопротивляться. Если уж все пошло не так, почему бы ему позволить не так продолжаться.

— Кошмар.

Кошачий ор — не самый приятный звук, а истошное верещание во всю глотку, причем совсем рядом, и подавно. Судя по заливающему комнату свету, сейчас уже не раннее утро, и хорошо, если вообще утро. Я открыла глаза, привычная картина: у окна Анри — спасибо, Всевидящий, что в штанах, и непривычная ситуация — пытался оторвать что-то от занавесей. Портьеры трепыхались, а вопли становились все жалобнее, я не выдержала и подскочила на кровати.

— Что вы делаете?

— Пытаюсь отцепить кота.

Широкая спина мужа загораживала мне обзор, и я наклонилась вбок — невероятно пушистый котенок-подросток с вытаращенными от ужаса глазами рвался вперед на трех лапах, последняя когтями застряла в бархате занавесей. Анри даже на колени опустился, чтобы его освободить, но кот верещал и дергался.

— А выглядит так, будто вы ему лапу отрываете.