Снег в Венеции - Николас Ремин

– Я хотел бы переговорить с падре Томмасео, – просто ответил Трон, удивленный столь прохладным приемом.

– Позвольте узнать, кто вы?

– Комиссарио Трон.

– И что вам угодно?

– Это я предпочитаю объяснить падре Томмасео лично, – ответил Трон.

Женщина смерила его с головы до ног испытующим взглядом и, наверное, сделала вывод, что особых неприятностей этот визитер не принесет.

– Следуйте за мной, – коротко предложила она, повернулась и пошла, тем самым дав понять Трону, что дверь за собой он должен закрыть сам. В конце темного коридора она остановилась и постучала.

– Входите, – сказала она Трону, не ожидая приглашения изнутри. – Падре Томмасео говорит, что его дверь открыта для каждого в любое время.

Человек, которого звали падре Томмасео, сидел за столом и писал. Когда Трон переступил порог, он поднял голову, встал и, сделав несколько шагов навстречу, протянул ему руку, поросшую рыжеватыми волосами. Священник улыбался, но глаза его оставались серьезными и настороженными. Рукопожатие было несколько вялым для мужчины его возраста и телосложения. Трон предположил, что падре Томмасео около шестидесяти лет. «Он чем-то похож на Савонаролу[8]», – подумал комиссарио. Нос у священника был крупный, мясистый, несколько изогнутый, губы полные, чувственные. Седые волнистые волосы падали на плечи. В облике падре угадывалась твердость характера, скрытый душевный огонь.

– Добрый день, – сказал падре. – Чем могу служить вам, синьор…

– Трон, – сказал Трон.

Падре удивленно поднял брови.

– Комиссарио Трон?

Трон кивнул.

– Я пришел к вам, чтобы…

Но, прежде чем он закончил свою мысль, падре перебил его.

– Извините меня, комиссарио. Прошу вас, садитесь. Вот сюда. – Он взял стоявший у стены крепкий стул с гнутой спинкой, поставил перед столом и подождал, пока Трон сядет, прежде чем сесть самому. – Я догадываюсь, что привело вас ко мне. Эта самая история на «Эрцгерцоге Зигмунде», верно? – И, не дожидаясь ответа Трона, он продолжил: – Но ведь дело как будто уже закрыто? – На лице падре появилось выражение горести и недоумения. – Директор Пеллико!.. Кто бы мог подумать?…

Трон был просто поражен.

– Откуда вы знаете?! В газетах об этом не было ни слова!

– Знаю, – сказал падре Томмасео, – потому что я преподаю в этом приюте историю Библии. Все ошеломлены. – Он нервно вздрогнул – Однако, если дело закрыто, что привело вас ко мне, комиссарио?

Трон улыбнулся.

– Я по поводу ваших фотографий, падре.

Лицо Томмасео просветлело.

– Вы были у синьора Сиври?

– Месье Сиври сказал мне, что вы жертвуете вырученные за фотографии деньги в общинную кассу для бедняков?

Томмасео кивнул.

– Это небольшая помощь моей пастве…

– Нечасто бывает, что священник увлекается фотографией, правда? – сказал Трон.

Ответом ему был укоризненный взгляд Томмасео.

– Не пожелай Господь наш, чтобы мы занимались фотографированием, – в тоне привычного нравоучения проговорил священник, – для Него было бы проще всего не посвящать нас в тайны необходимых для этого материалов и в ход связанных со съемкой процессов.

– Безусловно, – подтвердил Трон.

Падре Томмасео чуть наклонился к нему через стол.

– Вы пришли ко мне из-за снимков, на которых запечатлен ваш родовой дворец?

– Собственно говоря, нет, – ответил Трон. Он достал из внутреннего кармана конверт, вынул фотографию Хуммельхаузера и положил на стол. – Один из ваших снимков попал в «дворцовую серию» совершенно случайно, как я понимаю.

Томмасео и бровью не повел, увидев снимок.

– А-а, надворный советник… – только и сказал он.

– Выходит, вы были знакомы с Хуммельхаузером, – сказал Трон; это был не вопрос, а факт, не вызывающий сомнений.

Падре Томмасео пожал плечами.

– Знакомы – слишком сильно сказано. – Поколебавшись, он продолжил: – Надворный советник недели четыре назад зашел в мое ателье. – Падре указал на дверь, за которой, наверное, это самое ателье и находилось. – Мы с ним заранее не договаривались. Но у меня было свободное время. И вообще, не в моих правилах отваживать возможных заказчиков.

– Вы не знали, кто он?

Падре Томмасео покачал головой.

– Нет. Надворный советник представился итальянской фамилией, хотя по-итальянски он говорил с заметным акцентом.

– И какой же фамилией он назвался?…

– Баллани. Он назвал еще адрес на площади Санта-Маргарита – Падре смотрел на Трона, ожидая его реакции, но, ничего не услышав, спросил: – Вам известно?

– Известно – что?…

Падре, казалось, удивился.

– Я-то подумал, что это и привело вас ко мне.

– Может быть, вы все-таки объясните мне, падре Томмасео, в чем дело? – Трон старался скрыть нетерпение, но ему это плохо удавалось.

Падре только улыбнулся.

– Вы внимательно присмотрелись к снимку? Например, к рукам этой женщины? К запястьям? К подбородку? К широким плечам? К тени над верхней губой? – Он положил фотографию на стол перед Троном.

Трон склонился над снимком и вдруг понял, на что намекал падре. Как он мог так долго не замечать очевидного? У женщины волевой мужской подбородок и крепкие мужские руки. А тень над верхней губой – след от сбритых усов. Трон поднял глаза на Томмасео.

– Вы хотите сказать, что эта женщина в действительности…

Падре развел руками:

– Да, эта женщина – мужчина!..

– Вы знали об этом, когда фотографировали их? Я хочу сказать: если на снимке заметно, что эта дама на самом деле мужчина, то вы могли обнаружить это…

– …еще до съемки. – Падре Томмасео вздохнул. – Я понимаю, о чем вы подумали, комиссарио.

Отвечу вам: нет. Если бы я догадался, что передо мной разыгрывается театральное представление, я бы, разумеется, попросил этих господ немедленно мое ателье покинуть. – Падре беспомощно развел руками. – Я, наверное, на какое-то время совершенно ослеп…

– А что, эта «псевдодама» и рта не открыла в вашем присутствии? Вы могли бы догадаться по голосу, что перед вами не женщина.

– У меня такой возможности не было, потому что говорил только надворный советник. То есть господин, назвавший себя Баллани. – Падре Томмасео возмущенно фыркнул. – Возможно, меня сбила с толку щедрость надворного советника. Прежде чем войти в ателье, он опустил в церковную кружку весьма значительную сумму. Мог ли я заподозрить, что эта женщина на самом деле мужчина? А если бы я ошибся?… Есть немало женщин, которые… – Падре Томмасео умолк:, может быть, потому, что опасался пуститься в рассуждения о том, в чем он, будучи человеком церкви, разбираться не должен был по определению. – …которые не столь хороши собой, как Пресвятая Дева, – закончил он со вздохом.