Золушка с Чистых прудов - Вера Васильева

Склонившись в поклоне и взявшись за руки, мы стояли на сцене и испытывали величайшее человеческое счастье – быть вместе, понимать прекрасное в жизни, вместе беречь эту жизнь.

Как много мгновений было в этом спектакле, с которыми я так сроднилась, и не могу себе представить, что в моей жизни их больше не будет!

Но будут другие…

Встречи с Верой Ефремовой и Александром Вилькиным внесли в мою жизнь новое дыхание, открыли для меня как актрисы новые творческие возможности, в которые я уже переставала верить. И здесь я позволю себе привести слова Александра Михайловича обо мне: «Удивительный художественный парадокс этой замечательной судьбы, как мне кажется, в том, что за всенародно любимой кинематографической и театральной маской “идеального социально-национального характера” скрывается прекрасное лицо и страдающая душа умной, талантливой, сильной и пережившей много незаслуженных обид женщины. Уверен, что нас всех ждет еще много открытий этой “неизвестной Васильевой”. Вера Кузьминична именно потому Великая Актриса русской театральной школы, что всей своей личной жизнью отстаивает идеалы Добра, Трудолюбия, Самоотверженности в любви, Веры…»

За семьдесят с лишним лет моего пребывания в Театре сатиры ролей, сделанных с Валентином Николаевичем Плучеком, было совсем немного. И если бы я играла только в его спектаклях, то редко выходила бы на сцену. Но, к счастью, как я уже упоминала, меня занимали в спектаклях других режиссеров или актеров, пробовавших себя в режиссуре. Некоторые из таких работ были для меня тоже подарками судьбы, например, роль Нади Кленовой в спектакле «Белый телефон» Гиндина и Рябкина, поставленном ныне покойным Владимиром Раутбартом. Судьба улыбнулась мне не в лучший период моей жизни: я хоронила в душе воспоминания о моей большой любви, мечты о драматических ролях, далеко ушло от меня мое детство, умер отец – голубоглазый крестьянин с робкой, доброй душой. Я и сама словно увяла. И вдруг роль! Очень личная для меня тема: девушка чистая, беззащитная, непосредственная, как птичка, любящая безоглядно, и вся до такой степени простая и родная, что, кажется, и делать-то ничего не надо!

На роль Нади были назначены две актрисы: я и Наталия Защипина. Мне было уже почти 40 лет, Наташа – моложе меня лет на 15. Она музыкальна, профессиональна, а я и стара для роли, и, как это ни странно, робка. Удивительно доброжелательно по отношению друг к другу проходили наши репетиции! Репетировала больше я, и вся внутренняя жизнь героини была мне так близка, что забывался мой возраст, да и я сама совсем не думала о нем. В те времена я была худенькой и в гриме и костюме смотрелась достаточно молодо.

Наташе Защипиной было чуть труднее. Она – настоящая горожанка, умная, без восторгов и без провинциальных сантиментов, но необыкновенно музыкальная, умеющая с легкостью петь и танцевать.

Я ее учила деревенскому пению, она меня – танцам. Никогда у нас не было соперничества, довольно обычного в таких случаях. Волею судьбы роль осталась только за мной, и не было человека, более искренно желавшего мне успеха, чем Наташа Защипина.

А когда закрыли этот спектакль, то именно ее добрые руки согревали мои трясущиеся от горя плечи. Я этого никогда не забываю и считаю Наташу своим другом. Наденька, как писали тогда рецензенты, получилась у меня чем-то вроде современной Элизы Дулитл: душевное богатство и духовное самосовершенствование. А один критик так и написал: «Вот бы увидеть такую Васильеву в “Пигмалионе” Шоу». Как ни странно, об Элизе Дулитл в «Пигмалионе» я никогда и не мечтала, так как понимала, что специально для меня ничего не поставят. А вот Надя Кленова вошла в мою жизнь, и я отдалась ей целиком.

Спектакль шел с огромным успехом, но недолго, поскольку режиссерское решение Раутбарта было совсем не в ключе большинства наших спектаклей, и по решению худсовета он был снят. Мы с Юрием Авшаровым, который играл Андрея Козырева, очень сожалели об этом. Авшаров – думающий актер. Тогда он был совсем молодым, и надо сказать, что с годами вырос в очень глубокую, правдивую личность, в светлого, умного человека, не способного идти на компромиссы, на сделки с совестью.

Несколько слов о Владимире Раутбарте, который перешел к нам из Театра имени Пушкина, где блестяще сыграл комедийную роль в спектакле «Свиные хвостики». Это был очень хороший актер – с большим комедийным дарованием, талантливый человек, обладавший большим чувством юмора, нервный, чуткий. Со мной он работал очень терпеливо, и мне всегда казалось, что, будучи другом Бориса Ивановича Равенских, он был посвящен в нашу тайну.

Я знала, что Борис Иванович много рассказывал ему о чистой, доверчивой девушке, оказавшейся в столичной круговерти. Владимир Раутбарт воспринял меня именно так, как описывал Борис Иванович, и это повлияло в лучшую сторону и на нашу работу, так как в Наденьке Кленовой он видел много сходных со мной черт и поэтому был очень деликатен, предупредителен и даже нежен.

Еще одно событие в моей творческой жизни – роль Клавдии Бояриновой в пьесе Афанасия Салынского «Ложь для узкого круга» (1964), поставленной на нашей сцене Георгием Павловичем Менглетом – моим первым партнером в «Льве Гурыче Синичкине». Играть и репетировать с ним было легко и радостно, как всегда, когда рядом на сцене Мастер.

Итак, в один и тот же год мне посчастливилось создать и мою Надю Кленову, и совсем противоположный характер – роль Бояриновой. Роль, которая позволила мне самой поверить в свои силы в новом качестве, которая вызвала интерес и уважение ко мне зрителей и моих коллег. Характер Бояриновой бтыл сыгран мною, как писали об этом, обнаженно и в то же время, мне кажется, с достаточной долей обаяния. Я чувствовала, как в зрительном зале во время особенно наглой лжи или особенно циничного поведения моей героини воцарялась мертвая тишина. Точно публике было стыдно присутствовать при таком бесстыдном самообнажении. А кроме того, именно от меня как от актрисы никто ничего подобного не ожидал, и это усиливало напряжение каждого острого момента.

Клавдию Бояринову в рецензиях не раз называли «Тартюф в юбке», что совпадало с моим замыслом.

Приступая к репетициям, Георгий Павлович сказал: «Мы осудим Бояринову жестоко, но не лишим ее женского обаяния, своеобразной лихости ее незаурядной и порочной натуры». Он придирчиво следил за тем, чтобы я совершенно слилась с нею и наряду с темными сторонами ее натуры не забывала являть женскую привлекательность, предельную искренность и даже словно бы сердечность.

Каждому участнику спектакля Георгий Павлович отдавал много времени, но особенно много работал со мной. Он рассказывал тогда о своем учителе – замечательном артисте и режиссере Алексее Денисовиче Диком, – и мне кажется, многое питало его в этом спектакле от мощной индивидуальности Дикого. Дикий часто говорил, приступая к репетициям: «Чем будем удивлять?» И действительно – все, что было связано с решением образа Бояриновой, поражало новизной подхода ко мне и к отрицательному образу карьеристки, которая часто казалась и обаятельной, и богатой, талантливой натурой.