Золушка с Чистых прудов - Вера Васильева

Отыграв спектакль, он вернулся к себе в номер, и больше живым его никто не видел. Я пришла к гробу с васильками, этими милыми цветами, которых так много было в моем детстве в деревне Сухой Ручей, где родился мой отец. Все вспоминали об актере Рассказове очень по-доброму. Сидели мы тихо, как большая осиротевшая семья. Я думала о том, что в доме у меня еще стоит банка с вишневым вареньем и на бумаге написано: «Милой моей барыне Любовь Андреевне Раневской – Верочке Кузьминичне посылаю баночку варенья из нашего вишневого саду. Ваш верный слуга Фирс – Кузьмич».

Итак, я – Раневская – пытаюсь оторваться от сундучка, на котором сижу. Но трудно, как от гроба родного человека. Плакать нельзя, но не плакать невозможно. Брат берет меня за руку. Вот как артист Бутрехин, которого я очень люблю в этой роли, говорил про эту минуту: «Последний акт, акт прощания с имением, с партнерами, с оформлением. Я говорю, как бы призывая к мужеству: “Сестра моя! Сестра моя!” Но мне легче, я знаю, что будет еще “Вишневый сад”, и еще приедет Васильева, и еще раз мы вместе переживем радость творчества».

Да, я чувствую, как Гаев, брат мой по сцене, а по профессии Николай Бутрехин, поддерживает меня, и нахожу в себе силы на последнее прощание. Встала, иду на авансцену. Смотрю в зрительный зал. Это – мой вишневый сад, моя жизнь, мой близкий конец в театре, потому что возраст и все скоро уйдет. А другой жизни нет и не будет. Нет сильнее страсти, нет большего счастья и горя: «О, мой милый, мой нежный, прекрасный сад! Моя жизнь, моя молодость, счастье мое, прощай!.. Прощай!»

Последний раз я, Раневская, взглянула вокруг с благодарностью за все – за жизнь, за счастье и муку. Приняла свою судьбу, свой конец и уже спокойно, мужественно, опустив вуаль, чтобы не видели моих глаз, выражения лица, говорю: «Мы идем!»

Вот я и попыталась донести до тебя, мой читатель, что чувствую, как воспринимаю свою любимейшую роль, свою жизнь в этой роли… Но это – я сама. А как отнесся к моей работе зритель, мне отвечать не полагается.

Может быть, в рассказе об этой роли я слишком многословна и не очень скромна. Но ведь она у меня – как незаконный ребенок, родившийся вопреки всему, ребенок, рожденный в любви.

Эта роль, это соприкосновение с Чеховым подарили мне много замечательных встреч с добрыми, талантливыми людьми, точно невидимые нити протянулись от одного к другому, соединили нас, не закрепляя ничего ненужного словами и в то же время давая ощущение человеческого, дружеского союза.

Иногда вместе со мной в Тверь ездили критики-чеховеды, оглушенные отрывом от сумасшедшей Москвы, очарованные тишиной маленького русского города на Волге, скромным, но таким преданным искусству театром и его людьми, работающими так трудно, как нам, столичным артистам, уже и не понять, что такое может быть в наше время. Уезжали они притихшие и благодарные, и потом, спустя месяцы, вдруг я чувствовала добро, рожденное этим спектаклем, этой ролью.

И еще одно я хочу сказать. Играя в Тверском театре только этот спектакль, я обратила внимание на ту атмосферу духовной деликатности, которой веяло от его исполнителей. Мне кажется, играя Чехова, актеры открывают в себе самые лучшие черты, которые, может быть, почти незаметны в житейской суете.

Иногда с этим спектаклем происходили удивительные ситуации. Когда Тверской театр (и я с ним) гастролировал в Минске, произошло интересное событие: в театрах Минска шли одновременно три «Вишневых сада» – Минского драматического театра, моего родного Театра сатиры, который в это время гастролировал там же, и Тверского драматического театра. Соответственно было и три Раневских: Ада Роговцева, Раиса Этуш и я. Газета «Советская Белоруссия» откликнулась на это событие статьей под названием «Три вариации на одну тему» (автор Д. Манаева).

Было непривычно оказаться в такой ситуации, когда твой родной театр показывает твою любимую пьесу, а ты играешь с другим коллективом и на другой сцене. И так отчаянно хотелось, чтобы художественный руководитель, товарищи пришли посмотреть, высказать свое мнение… Но…

В большой обзорной статье Галины Ефимовны Холодовой, опубликованной в год 125-летия со дня рождения Антона Павловича Чехова в журнале «Театр» (№ 1, 1985), разбирая восемь спектаклей «Вишневый сад», показанных разными театрами, автор говорит и обо всех исполнительницах роли Раневской. Это Алла Демидова, Руфина Нифонтова, Алиса Фрейндлих, Ада Роговцева, Райна Праудина, Татьяна Еремеева, Раиса Этуш, Татьяна Лаврова, Анастасия Вертинская и я. Исследование о каждой исполнительнице очень тонкое, подробное. Думаю, что те, кого заинтересует оно, смогут найти эту статью. Приведу только несколько строк, касающихся меня:

«…Оказывается, с недавних пор актриса московского Театра сатиры Вера Васильева ездит в Тверь и выступает там в старом, с десятилетним стажем, “Вишневом саде” в новом для себя амплуа. Так бывает. Режиссер ставит “Вишневый сад” с одной актрисой, которую он представляет себе в образе Раневской, а в той же самой труппе есть другая потенциальная Раневская, которую он не видит, а возможно, и не одна…

Для сегодняшнего контекста, а вернее, подтекста сценической жизни Чехова подобное стечение обстоятельств весьма характерно… У Васильевой – своя Раневская, и ей важно передать острое ностальгическое состояние этой чеховской женщины. Не только ее непреодолимую тягу к невозвратной счастливой юности, к тяжелому свинцовому недавнему прошлому, к безоблачному детству, к старым друзьям, к родным, близким людям.

Прежде всего – потребность вернуться к себе самой. К себе изначальной, какой она была давным-давно, до того, как ее сформировала прожитая жизнь, и к себе сложившейся, какой ее в итоге сформировали прожитые годы, пережитые страдания. То есть к себе истинной – такой, какую пока что знает только она одна…»

Я не буду продолжать цитировать эту статью, но даже в этом небольшом отрывке, не зная меня, моей жизни, Г.Е. Холодова почувствовала за ролью именно то, о чем я и пытаюсь рассказать сейчас в своих воспоминаниях.

Мне кажется, что в этой роли я выразилась до конца и как человек, совершив для себя серьезный поступок, и как актриса. Я впервые сама «пропела свою песню», до конца обнажив душу, и испытала огромное счастье!

Я бесконечно благодарна Вере Андреевне Ефремовой, которая предоставила мне возможность этой работы и поддержала меня в каждом движении души, не помешав своим диктаторским правом режиссера, а, наоборот, через мою Раневскую выразила и свою женскую сущность.

Я благодарна своим партнерам, с ними я больше десяти лет была связана благородным духом Чехова и актерским братством, которое, к сожалению, редкость в нашей жизни.

Благодарю всех, кто после этой роли одарил меня своим сердцем…

Я думала, что о «Вишневом саде» высказалась до конца, и вдруг… жизнь снова дала мне неожиданный поворот.

7 декабря 1987 года. Скоро Новый год! Я сижу в узком, как пенал, белоснежном номере гостиницы «Татран» в Праге и смотрю в окно. Еще не зима, но уже и не осень. На улице толпы народа, предпраздничная суета – сегодня бронзовое воскресенье, потом будет серебряное и наконец золотое – Рождество. Праздник! А я одна в своем скромном номере, в очередной деловой поездке, цель которой – обсуждение празднования 40-летия Международного института театра и просмотр некоторых спектаклей. Целый день принадлежит мне, только вечером спектакль, а днем я снова погуляю по дивному городу, посмотрю на Влтаву, пройду по Карлову мосту, зайду в собор Святого Вита, вспомню, как пятьдесят лет назад я бродила по этим местам с поэтом Витезславом Незвалом…