Потопленная «Чайка» - Ордэ Соломонович Дгебуадзе
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я не мог понять, для чего ему так необходима была отсрочка. В камере он был надежно изолирован, наладить связь с соучастниками или с дружками на свободе он не мог.
Может быть, ему нужно время, чтобы обдумать, что и как говорить?
Может, он устал и хочет отдохнуть перед тяжелым и изнурительным единоборством?
Может, просто упрямится, проявляет характер?
Или хочет сразу же показать, что я имею дело не с обычным арестованным и мне придется считаться со всеми его капризами?
— Вы уйдете, когда я вам разрешу.
— Мне обязательно надо идти, — совершенно спокойно, даже дружелюбно сказал он и, улыбаясь, провел пальцем по усам.
«Недобрая улыбка», — подумалось мне.
— Куда? — поинтересовался я так же спокойно.
— В камеру, — ответил он еле слышно и отвел взгляд.
Неужели он так самоуверен, что надеется подчинить меня своей воле? Мною овладело какое-то необычное чувство. Страх? Нет, это не страх. Я у себя в кабинете, в знакомой до мелочей обстановке, да к тому же — он арестованный, а я — следователь. Смущение? Нет, конечно. С чего мне было смущаться перед матерым преступником.
«Так в чем же дело?» — пытался понять я. Со всей возможной строгостью еще раз приказал я Игорю сесть. Он не пошевелился, закрыл глаза и после недолгого раздумья вздохнул.
— Знаете что? — сказал он с убеждающим спокойствием. — И мне, и вам ясно, что я виновен перед законом. Надо быть совершенным идиотом, чтобы в моем положении начать оправдываться, рассказывать сказки, изворачиваться. — На мгновение умолкнув, он гордым движением поднял голову и продолжал: — Я только хочу, чтобы вы разрешили мне самому написать о своих преступлениях. Это будет не просто признание преступника, которое остается только подшить в дело. Нет, это будет маленькая, совсем маленькая история моей жизни. А жизнь у меня интересная.
Я посмотрел на Игоря.
— Я опишу все, все... что не уместится в протокол допроса, как не может уместиться в Тибре Монблан...
Тибр, Монблан, Италия... Откуда все это у человека, который, по моему предположению, родился и рос здесь, у нас?
— История моей жизни, несомненно, представит интерес, — продолжал Таманов убеждать меня. — Порою, когда я как бы со стороны припоминаю все, кажется, словно читаю захватывающий роман. Разрешите мне описать все это... У меня должно получиться, я пробовал — и получалось неплохо.
— Пожалуй, я предоставлю вам эту возможность, — согласился я.
Подняв голову, он посмотрел на меня с довольным видом. Потом отвел взгляд, уставившись в угол, где стоял маленький столик для графина с водой, и, словно бы про себя, закончил: — Вот за этим столиком пристроюсь и буду писать, писать...
— Вам, наверное, понадобится немало времени?
— Дня два, три, может, больше.
— Тогда я вам найду другое место, где вам никто не будет мешать. — Подняв телефонную трубку, я попросил Пиртахия зайти в мой кабинет.
Я был уверен, что если это не какая-нибудь хитрая уловка, Таманов подробно и откровенно напишет обо всем. Мне же, очевидно, оставалось ждать, так как допрашивать Саидова и Стася я пока считал бессмысленным.
Сейчас меня беспокоила Раиса Миндиашвили. Я знал, что она с нетерпением ждет моего возвращения. Разумеется, теперь я уже могу встретиться с ней, сказать, что те, кого она опасалась, находятся уже в руках правосудия. Весть об аресте Игоря Таманова обрадует ее и успокоит. Пожалуй, можно было бы сейчас даже рассказать правду о себе и Пиртахия.
Кто знает, не лучше ли было мне совсем не встречаться с этой женщиной, пройти стороной, как проходишь мимо случайных знакомых и встречных?..
Но нет. Раиса нуждалась в поддержке, у нее в целом свете нет никого, кто бы помог ей. Таманов, Стась, Саидов принудили ее ступить на преступную дорожку. Мой долг спасти ее, помочь в жизни. Но удастся ли мне до конца исполнить свой долг, если она не будет знать, что я вовсе не ее родственник, а работник угрозыска.
Начальник отдела советовал мне пойти к Раисе и рассказать обо всем. Я знал, что он прав, понимал это разумом. И вот наконец решился. Надо было только выкроить свободное время для встречи с Раисой.
Начальник и в этом пришел мне на помощь.
...По безоблачному мартовскому небу катилось солнце. Резкий ветер носился по улицам. Плехановский проспект был полон людей. Я подошел к подъезду дома номер сто четырнадцать, когда часы пробили десять.
Раиса Миндиашвили еще не выходила из дому. Я решил подождать ее на улице.
Скоро она показалась на ступеньке подъезда и остановилась, словно решая, в какую сторону пойти. Потом направилась к трамвайной остановке. Я пошел за ней. Обогнав, сошел на мостовую и повернул ей навстречу. Бледная и осунувшаяся, она имела вид человека, который смирился с неотвратимым горем. Несмотря на теплую погоду, Раиса зябко поеживалась в своем зимнем пальто.
Заметив меня, она, не отдавая себе отчета, с надеждой направилась в мою сторону, но остановилась и печально вздохнула.
— Уж не заболела ли ты? — крикнул я издали.
Безмолвно протянув мне повестку с вызовом в угрозыск, она отошла шага на два и остановилась. Прочитав повестку, я посмотрел на часы. Было половина одиннадцатого. Ее приглашали на одиннадцать.
Я покачал головой и проговорил словно бы про себя:
— Видно, твои знакомые во всем признались!
— Как! Их поймали?! — воскликнула Раиса.
— Да, задержали всех, даже их главаря — Игоря Таманова. Я шел к тебе, чтобы сообщить эту новость. — Я пошарил рукой в кармане и достал пачку папирос. — Не думал, что эти молодцы впутают женщину, — с сожалением сказал я и посмотрел на Раису.
Она вздохнула, сжала губы и провела рукой по лбу:
— И Игорь?! — в глазах у нее мелькнула искорка несмелой надежды. — Боже мой, неужели?.. Впрочем, мне это уже не поможет. — Снова затуманились глаза Раисы. — Мне жалко маму, а не себя... Что ж, поделом мне.
Я сделал вид, что, отдавшись своим мыслям, не слышал ее последних слов. Обернувшись к своей взволнованной собеседнице, я взял ее за руку и сказал:
— Не