Защитник - Конн Иггульден

– Владетель, – обратился он к Александру, – я пригласил тебя сюда… попросить о любезности, которую ты можешь оказать мне и через меня Ксерксу, царю царей. Афиняне считают всех моих греческих союзников предателями, которых следует убивать на месте. Однако Македония – это совсем другое дело. Полагаю, они прислушаются к тебе – и у меня есть слова, которые я хочу донести до них.

Глава 12

Пусть Фемистокл порой и досаждал упрямством, спорить с ним в данном случае Ксантипп не стал. Возможно, вместо него в Спарту мог бы отправиться Аристид, а других вариантов, пожалуй, и не было. Действительно, не посылать же самого Фемистокла, особенно после его ссоры со спартанским навархом.

Прежде чем вступать в переговоры со Спартой, следовало все тщательно продумать и предусмотреть. Ни богатство, ни атрибуты власти не интересовали спартанцев. Более того, они зачастую относились к такого рода знакам с презрением, полагая, что излишества способствуют изнеженности и ведут к упадку.

В поездку Ксантипп и Кимон отправились всего лишь с двумя слугами, Реласом и Онисимом. Обоим было чуть за тридцать, и оба участвовали в сражении у Саламина. Все четверо имели при себе мечи, а у Реласа висел за спиной изрядно потертый чехол с луком. Вместе они составляли грозную группу, способную отпугнуть воров или бродяг. По крайней мере, Ксантипп на это надеялся. Впрочем, если верить слухам, в тот год на дорогах было тихо. Маневры сухопутных армий отвадили преступников, живших грабежами и убийствами путешественников, и заставили их держаться подальше от дорог. Ксантипп полагал, что они, скорее всего, вернутся, когда голод одолеет страх.

Никаких признаков того, что кто-то наблюдает за ними с того момента, как они оставили за спиной разрушенные стены Афин, посольская группа не заметила. Местность, через которую они проезжали, выглядела пустынной. Целые поселения – десятки домов – обезлюдели и несли печать заброшенности. Некоторые не дождались мужчин с войны в проливе, другие, очевидно, погибли от рук персидских всадников. Думать об этом было тяжело.

По дороге на северо-запад Ксантипп ненадолго остановился в своем поместье. Оно было сожжено и варварски разграблено. Убили даже лошадей. Ксантипп нашел сваленные в кучу черепа и копыта, а во дворе кое-где белели сухожилия.

Кони, которых выделило для посольства собрание, оказались пугливыми и шарахались от каждой тени. Кимон проклинал кобылу, на которой ехал, и то и дело натягивал поводья так крепко, что лошадь начинала гарцевать и вставать на дыбы. Молодой человек, возможно, и олицетворял будущее Афин, но наездником был никудышным.

– Отпусти немного поводья! – крикнул Ксантипп. – Она сопротивляется, потому что ей жмет язык.

Кимон бросил на него сердитый взгляд, но совсем скоро животное действительно успокоилось.

Ксантиппу не то чтобы не нравилось общество этого героя Саламина, просто совсем не радовала мысль о том, что предстоит провести с Кимоном несколько дней. Десять лет назад его отец Мильтиад командовал войсками в битве при Марафоне, где греки одержали жизненно важную победу над персами. Присутствие Кимона послужит напоминанием Спарте об афинской мощи. По крайней мере, так предполагал Ксантипп. Он подозревал, что все это устроил Фемистокл, следуя какому-то личному хитроумному замыслу. Этот человек определенно вознамерился заставить их всех плясать под его дудку.

День клонился к вечеру, и Ксантипп знал, что нужно поискать хорошее укрытие, чтобы стреножить лошадей, поесть и поспать. Нет такой причины, чтобы можно было позволить себе потерять бдительность в дороге.

– Хочешь первым встать на стражу? – спросил он Кимона.

Молодой человек задумался и ответил:

– Я почти не сплю. Только за надежной стеной. А здесь… сомневаюсь, что вообще смогу спокойно лечь, так что не важно. Мне все равно не уснуть…

– Тогда заступай первым, – сказал Ксантипп, старательно скрывая раздражение. – Я могу спать где угодно. Разобьем лагерь, но без костра. У меня в мешке есть немного мяса и хлеба, чтобы продержаться. До спартанской стены мы должны добраться завтра к полудню. Там нас покормят.

Такая перспектива никого не обрадовала. Ксантипп заметил, что молодой человек облизывает губы, и покачал головой. До него доходили слухи, что Кимон пьет за троих, но без особых последствий. И хотя Ксантипп задавался вопросом, насколько сильно это повлияло на парня, вообще-то, ему было все равно.

Настроение улучшилось, когда они поднялись на вершину холма и увидели внизу неглубокую долину, по дну которой бежала речушка. Делянки окружали крошечный домик со сломанным в нескольких местах забором, что не сулило ничего хорошего. Ксантипп поморщился. Персидские разведчики прошли здесь, забрав все, что смогли. В такие времена законы не действуют. Одни являют благородный дух, другие оказываются хуже волков.

Пока Релас и Онисим проверяли, нет ли засады, Ксантипп и Кимон натянули поводья и спешились. Ксантипп молча махнул рукой, обнажая меч. К его неудовольствию, Кимон оставил свой в ножнах и, оглядываясь по сторонам, просто пожал плечами.

Они стояли во дворе небольшого семейного хозяйства, пытавшегося выжить на бедной, иссохшей земле. Приоткрытая дверь висела на одной кожаной петле. Едва шагнув под притолоку, Ксантипп понял по запаху все, что нужно было знать.

За порогом, рядом с дверью, лежали три изуродованных тела. Здесь не было ни надстройки, ни второй комнаты, только простой очаг и занавеска, за которой, должно быть, в счастливые времена спали отец и мать. Повсюду ползали мухи, и запах стоял такой густой, что казалось, прилипал к коже. Все это напомнило Ксантиппу поле битвы и вызвало полузабытое детское воспоминание, связанное с одним случаем, когда он обнаружил под сараем гниющего барсука. С тех пор тошнотворный запах ассоциировался у него со смертью.

– Живых нет! – крикнул Ксантипп остальным.

Он подумал, не следует ли похоронить останки, и тут же пожалел, что ему пришла в голову эта мысль. С другой стороны, это были его соотечественники. Он выругался себе под нос и, обернувшись, увидел, что Кимон уставился на скребущуюся во дворе одинокую курицу. Судьба молодой семьи совершенно не волновала парня, но курица полностью завладела его вниманием. Тот, кто убил людей, пропустил эту птаху.

Ксантипп замер, когда Кимон медленно протянул руку. Один из двух гоплитов, здоровенный верзила, назвавшийся Реласом из Гиппотонтиса, обладатель окладистой черной бороды, от которого пахло оливковым маслом и кислым вином, с величайшей осторожностью снял лук и протянул Кимону. Ксантипп только дышал и ждал. Солнце стояло низко над горизонтом, и в воздухе уже ощущался холодок. Чтобы выкопать даже неглубокую могилу, понадобилось бы время. Но зато, если захоронить тела, воздух станет чище и можно будет переночевать в доме. В противном случае остается завернуться в одеяло и лечь под звездами. Небо было ясным, и не предвиделся дождь.

Уверенно и четко Кимон наложил стрелу и плавно натянул тетиву. Ксантипп отметил силу в его руках. Достойный сын своего отца. В наступившей тишине курица царапала что-то и клевала, деловито кудахча. Словно почувствовав опасность, она вытянула шею и посмотрела сначала в одну, потом в другую сторону. Стрела попала ей прямо в грудь. Кимон с воплем кинулся к птице и бросил ее товарищу – ощипать и выпотрошить. Ксантипп заставил себя улыбнуться, хотя чувствовал только раздражение. Мир в руинах, дом сгорел дотла, а он играет в игры и политику.