Расслабься, крошка! - Георгий Ланской

— …Почему я всегда должна выглядеть стервой? — донеслось до Димки. — Гош, может, мы тут как-то переиграем?

Голос Аксиньи звучал напряженно.

Егор пожал плечами:

— Мне, собственно, все равно. Можешь выставить стервецом меня.

— Тебя выставишь, как же, — отмахнулась она. — Себе дороже выйдет. Я, пожалуй, не буду с тобой вести «Хит года». Опять опустишь ниже плинтуса.

— Ксюх, иди в баню уже, — раздраженно ответил Егор. — Если сейчас будем импровизировать, посыплемся. Тебе оно надо? Давай уж по сценарию. Раньше сядем, раньше выйдем. У меня Алинка в зале, хочу прижаться к родном плечу.

— Хорошо тебе, — позавидовала Аксинья. — Я бы сейчас тоже прижалась к родному плечу. К Мутаеву, например.

— Ты не достанешь ему до плеча, — рассмеялся Егор. — Прижимайся к коленкам. Но он сразу заподозрит, что ты, как судья Крикс, любишь его миллионы.

— А что делать, — капризно сказала Аксинья. — Я девушка бедная, сама себе на жизнь зарабатываю…

— Бедная она, — фыркнул Егор. — Тебе папочка кубышку набил еще в младенчестве.

— Кто бы говорил… — прищурясь, парировала она и вдруг заметила подошедшего Димку: — О, привет, Димас!

Егор тоже увидел Димку, но ответить не успел. Элина под вялые аплодисменты ушла со сцены. Аксинья вытолкнула Егора из-за кулис. Элина пронеслась мимо Димки раздраженная, как фурия. Следом бежал ее концертный директор, униженно пригибаясь и делая жалостливое лицо. От Элины сыпались искры, в светлых глазах виднелись только черные точки зрачков.

— Надеюсь, что на записи все будет куда живее, — прошипела она. — Ты что, урод, не мог пару букетов организовать?

— Я… я… — пролепетал директор.

Лицом он работал хорошо. Даже Димке стало его почти жалко. Но тут директор стрельнул глазами по сторонам, и на короткий миг его скорбную физиономию исказила злобная гримаса.

Димка усмехнулся: тяжело тебе, любезный, под пятой Геббельса? Это еще цветочки…

У Элины каждый год новый директор. Она расправляется с ними мастерски, вышвыривая с волчьим билетом, испорченной репутацией и, если совсем не повезет, с долгами.

В начале года Элина на всю страну рассказывала о нечистом на руку концертном директоре, который запланировал левые концерты, взял под них деньги, которые потом спустил в казино, а она была вынуждена оправдываться перед людьми, купившими билеты, и спешно ехать в те города, где обещали ее гастроли. Тусовка Элине сочувствовала, а пытавшегося оправдаться директора заклеймили позором, хотя он и уверял: деньги мадам получила в полном объеме! Говорили, что теперь директор, отдав за долги квартиру и машину, работает где-то в провинции.

— Слушай, ты, — рявкнула Элина, приостанавливаясь, — я тебе что, сопля начинающая, уходить со сцены под стук собственных каблуков? Пойдешь к режиссерам, чтобы они аплодисменты подставили и морды какие-нибудь восторженные. И букеты зрители пусть несут.

— Но ведь ничего не вручили, — попробовал возразить директор.

— Вчера вручали. Смонтируйте.

— Вчера ты по-другому была одета.

— Да? — Элина остановилась и попробовала наморщить лоб, обколотый ботоксом. — Действительно… Я не подумала. Ну хорошо, пусть не вручают, пусть хотя бы несут. И смотри мне, чтобы на гала-концерте такого не было!

Не заметив Димку, Элина пронеслась мимо. Концертный директор плелся следом, как побитый шут.

Димка презрительно фыркнул.

Кончилось твое время, Элина.

Уже цветов не несут. Надо, как некоторые, самой в зал ходить, собирая со зрителей дань в виде букетов, хоть это и выглядит сплошным позорищем. Сам он к цветам был равнодушен. Что толку, если их все равно приходилось оставлять в гримерных, гостиницах городов, где выступал! Не тащить же их в Москву или в тур?

Часто в цветы вкладывались записки, фотографии, исписанные кривым почерком, разрисованные сердечками, розочками, со слюнявыми отпечатками губ, вымазанных красной помадой. Димку такие послания забавляли в первый год, теперь он выбрасывал их, не читая.

Конкурсанты маялись на лужайке. Артисты бродили за кулисами, поглядывая на сцену. Выступившие возвращались в зал, чтобы досмотреть программу. Димке хотелось на волю. Атмосфера закулисья спокойствия не прибавляла.

Еще и петь вживую.

Блин!

Обычно на федеральных каналах большие концерты проходили под фонограмму, но тут приходилось давать мастер-класс новичкам.

Вот смеху будет, если у него от волнения горло сведет…

Егор и Аксинья, оттарабанив свой текст, пошли за кулисы. Димка подумал, что надо бы спросить, не хочет ли Егор прогуляться на пляж, но не успел. Чья-то рука схватила его за локоть и потащила в темноту. Обернувшись, Димка очутился лицом к лицу с Галаховым.

— Надо поговорить, — сказал он. — Чего ты от меня бегаешь?

— Ничего я не бегаю.

— Да ла-а-адно?

Под лестницей, куда Галахов запихнул Димку, было темно, пыльно и душно. Только каблуки танцоров кордебалета стучали звонко: цок-цок-цок. Над головой нависал низкий кривой потолок, и высокий Димка стоял, согнув голову. Со стороны казалось, что он униженно кланяется важному Галахову.

Галахов в блестящем белом костюме под лестницей выглядел неуместно. Димка с ненавистью посмотрел в его лицо, оценил глумливую ухмылку и мстительно пожелал ему зацепиться за гвоздь, прислониться к стене и напрочь угваздать это шелковое великолепие.

— Что ты, как не родной, право слово, — тихо сказал Галахов и даже руку потянул к Димкиному лицу.

Димка отбил ее.

Лицо Галахова вытянулось:

— Ты чего?

— Ничего. Чё ты лезешь?

— Я поговорить хотел.

— Ну так говори. У меня выступление, между прочим.

На Галахова нарочитая Димкина грубость не подействовала. Он вытащил из кармана очки, потер стекла о белоснежный рукав, нацепил их на нос, отчего маленькие глаза сразу стали казаться более выразительными и жесткими.

— Ну, и чего ты ершишься? — миролюбиво спросил Галахов. — Я, между прочим, тебя везде искал.

— Зачем?

— Как это — зачем? Ты мне очень понравился. Мы могли бы встречаться. Тайком, конечно, но регулярно. Найти нормального парня из тусовки тяжело, они болтливы. А нам это не надо, верно?

— Мне это вообще не надо, — грубо сказал Димка и попробовал выйти, но Галахов не пустил.

— Ой ли? — насмешливо сказал он. — Так уж и не надо? Вроде бы ты не очень сопротивлялся. Если уж быть откровенным, совсем не сопротивлялся.

— Я пьяный был, — буркнул Димка. — Не соображал ничего…

— Ну-ну, — фыркнул Галахов. — Совершенно не соображал секунд десять, а потом начал активно подмахивать. Дело привычное, да?