Охота на Чупакабру - Татьяна Рябинина

– просто подальше. «Путь далек у нас с тобою, веселей, солдат, гляди…» Кофейня – маленькая, по утреннему времени пустая – то, что надо.

- Двойной дабл, пожалуйста.

- Большой двойной? – уточнила женщина за стойкой.

Да горите вы в аду со своими поребриками, шавермой и большим двойным. Долбаный Питер! Долбаное всё!

- Да. Спасибо.

Один дабл, второй. Кофейное отравление. Иначе чем еще объяснить ощущение, что долбаный Питер уставился в спину, как только что Янка?

Я чувствовал его присутствие, нечто мистическое, необъяснимое. Хотелось обернуться и посмотреть ему в глаза, но знал, что ничего не увижу. Никого.

Здравый смысл подсказывал: надо вернуться в гостиницу, расплатиться и ехать в аэропорт. А вместо этого шел и шел, сворачивая то вправо, то влево. Как будто попал в плен к этому высокому, яркому до рези в глазах небу без единого облачка – а я-то думал, в Питере оно всегда лежит на крышах! И к ледяному ветру, пронизывающему до костей. К этим домам, подворотням и дворам, в каждом из которых жила какая-то своя тайна. К этому странному запаху – плотному, влажному, так не пахло ни в одном городе, где я был, а побывать довелось во многих.

Питер не отпускал – как будто я песчинка, попавшая в раковину моллюска, и теперь мне остается лишь один путь: превратиться в жемчужину.

Выйдя к метро, прошел по улице с бульваром посередине, свернул на другую такую же. Ощущение того, что за мной наблюдают, не исчезало, напротив, стало еще сильнее. Навстречу попалась молодая женщина, блондинка с детской коляской. Встретилась со мной взглядом, и ее глаза удивленно расширились. Узнала? Нет, смотрела куда-то мимо меня, но словно вслушивалась во что-то. Как будто кто-то невидимый разговаривал с ней, стоя за спиной.

Город сумасшедших! Чертово болото!

Эй, ты, отпусти меня!

Нет, усмехнувшись, ответил он…

Я бродил весь день, обошел центр вдоль и поперек. Заходил в кафе, отдыхал в маленьких сквериках. Ныло колено, ныло сердце. Не в том пафосно-книжном смысле, а буквально: давило грудь, было трудно дышать.

Как баба-истеричка!

Ничего, пусть болит. Пусть переболит и выболит! Тогда станет легче. Тогда отпустит.

Улицы, мосты, Нева – маслянисто-синяя в золотых искрах. Запах сирени – холодный, тонкий, как лезвие. Запах цветущей рябины – душный, густой, мясистый. Лицо и изнанка, аверс и реверс. И над всем этим – как инверсионный след самолета по небу: Яна…

На какой по счету чашке кофе пришло горько-трезвое, что у нас все равно ничего не получилось бы? Ни четырнадцать лет назад, ни сейчас. Это теперь казалось, что упустил свое счастье, свою жар-птицу. Но тогда, даже если и не испугался бы этой ее радости и восторга, все равно не оценил бы в полной мере. Слишком легко далось бы – а я с детства привык добиваться, завоевывать. И лишь когда завоевал Динку, понял, что хочу не только брать, но и отдавать. Но вот засада, ей это было не нужно. И Яне тоже не нужно. Сейчас – уже не нужно.

Я перешел на Петроградскую сторону и долго сидел на лавке у памятника «Стерегущему», пока не заметил, что опустилась ночь – опалово-перламутровая, мерцающая. И как наотмашь – ее глаза, ее смех, тонкие пальцы в моей руке и губы под моими губами…

Каменноостровский проспект – остро чувственный, пьянящий, как молодое вино. Тут словно заблудилось эхо тех давних лет, когда светские дамы носили тугие корсеты и шляпы с перьями, а их зрачки были огромными и бездонными от атропина и кокаина. Декаданс, губительная прелесть порока.

А может быть, уже хватит?

Я свернул в первую попавшуюся улочку и прочитал на подсвеченной фонарем табличке: Большая Монетная. Немного прошел, наткнулся на бар под названием «Паутина». Ну да, символично. Что, муха, попалась? С чего начали, тем и закончим. Нет, не буду нажираться в хлам, просто выпью за упокой того, что скончалось, так и не начавшись. А потом вызову такси, заеду в гостиницу – и в аэропорт.

«Черствый коньяк, разбавленный хлеб, сжатые нервно колени…»**

Колено ныло, коньяк оказался дрянным, а вот поленница из ржаных гренок с чесноком и сыром – неожиданно вкусной, и я вспомнил, что весь день ничего не ел. Нет, больше суток, со вчерашнего обеда. Попросил сделать еще.

- Мы уже закрываемся, - покачал головой бармен.

Достал телефон: час ночи.

Позвони, прямо сейчас позвони. Еще не поздно.

Поздно…

Расплатился, вышел, забыв, что хотел вызвать такси. Неожиданно повело – с одного-то снифтера. С какой стороны пришел, куда идти, чтобы выбраться на проспект? Тусклые фонари – и ни души вокруг.

И вдруг где-то рядом тонкий женский крик, захлебнувшийся, как будто зажали рот.

*Строка из песни "Привет" в исполнении группы "Секрет"

**Строка из песни И.Матвиенко на слова А.Шаганова "Вселенная" в исполнении групп "Рондо" и "Иванушки International"

14

Яна

Поворот ключа в замке, и я надела улыбку. И так уже прокололась, Мишка заметил, ни к чему усугублять. С его стороны это не было праздным любопытством, он действительно беспокоился за меня, хотя и своих забот хватало.

Курица по секретному рецепту, молодая картошка, запеченная в шкурке, оливье с ветчиной. Я не была безумной хозяйкой, у которой стол приседает от тяжести на все четыре лапы, но кое-что удавалось неплохо. Да и Мишка любил поесть, а при его габаритах и нагрузках все перегорало.

Мужчины наворачивали за обе щеки, Борис терся под ногами, выпрашивая подачку, а мне кусок не шел в горло. И так-то было смурно, а к вечеру накатила какая-то совсем уж мутная тоска. Словно предчувствие чего-то нехорошего. Старалась отогнать – не уходила, повисла фоном, как циклон над Питером. Приходилось следить, чтобы улыбка не сползала, но при этом не выглядела слишком уж клоунской.

- Мумс, ты зря с нами не поехала, - захлебывался в восторгах Алекс. – Это было так кульно!

- Ну, конечно, - кивнул Мишка, - там была компания девчонок, вот он перед ними хвост распускал, прям как павлин. Еще бы не кульно.

- Ну, пап! – возмущение явно было наигранным.

- Миш, а ты чем весь день занимался? – спросила я, подкинув ему на тарелку второе крылышко.

- Моционил по-стариковски, пиво пил безалкогольное, бабушкам глазки строил.

- Почему бабушкам?

- Да не хотел на себя внимание девчонок перетягивать. От одного