Песнь теней - С. Джей-Джонс

Широкая лестница вела на второй этаж, двери в бальный зал были широко распахнуты. За изгибом лестницы в тени исчезал коридор. Откуда-то сверху доносились звуки менуэта, приглушенный шум толпы и шарканье шагов. Наверху лестницы стоял массивный каменный герб семьи Прохазка. Виноградные лозы обвивали цветок мака в центре разделенного на четыре части щита. Верхний левый угол заполняла крепость на холме, нижний правый – Мелюзина[31] на камне, рыбий хвост которой плескался в водах озера; она очень походила на женщину у подножия фонтана, которая встретилась нам по пути. Над щитом, выгравированный в мраморе, красовался их девиз: HOSTIS VENIT FLORES DISCEDUNT[32].

Пока мы с другими гостями ждали своей очереди, чтобы подняться в бальный зал на втором этаже, слуга предложил нам передать ему наши вещи. Мы отдали плащи и более тяжелые элементы наряда, но Йозеф покачал головой и прижал к себе футляр со скрипкой. Как ребенка. Или как щит. Я принесла свой фолиант с музыкой, а брат – свой инструмент на случай, если нас попросят сыграть для графа.

– Не хочешь потанцевать? – спросила Кете.

– Нет, – раздраженно ответил Йозеф. – Я не хочу танцевать.

– Мы здесь в качестве гостей, Йозеф, а не нанятых музыкантов, – она закатила глаза. – Почему бы не попробовать повеселиться?

Наш брат сердито вздохнул и удалился, растворившись в толпе. Мы с Франсуа переглянулись. Он закрыл глаза и едва заметно покачал головой. Я поморщилась. Ночь обещала быть длинной, а мы еще даже не вошли в бальный зал.

Со всех сторон нас окружали другие гости. Неприятная близость такого количества незнакомцев в масках уже начала действовать мне на нервы, и я как трусиха вздрагивала и дергалась от малейшего прикосновения. В последний раз, когда я была на балу, меня окружали гоблины и подменыши, но эти облаченные в черно-белое фигуры выглядели не менее устрашающе. Во многих отношениях Вена была гораздо более странным и опасным местом, чем Подземный мир. Меня бросило в пот, хотя по коже бегали мурашки.

– Мадемуазель? – Я обернулась и увидела Франсуа, предлагающего мне руку. Уголок его губ дернулся в сочувствующей улыбке, и я приняла его предложение, улыбнувшись в ответ. Он не показал виду, когда я вцепилась в него, входя в бальный зал. Я так нервничала, что ладони стали влажными. Я была благодарна Франсуа за его стойкость, поскольку комната начала раскачиваться у меня перед глазами и колыхаться, как лодка на волнах.

Мы вошли в зал, и в беспрестанном гуле голосов, в этом возбужденном биении стольких сердец наступила небольшая пауза. Мириады глаз устремили взор на нас, и меня стало бросать то в холод, то в жар. Так много масок, так много людей, так много ожиданий. Я задрожала, отпустила руку Франсуа и поспешила укрыться в тени. Лишь тогда я поняла, что гости пялятся не на меня, а на Франсуа – его темная кожа контрастировала с белоснежным костюмом. Моя рука ярким пятном белела на его руке. Мы шли по бальному залу, и шепот следовал за нами по пятам. Чувство вины скрутило мой желудок, и я почувствовала себя так, будто заболеваю.

– О, Франсуа, – сказала Кете, достаточно громко для того, чтобы ее услышали все замершие в ожидании гости. – Надеюсь, ты оставил танец для меня.

Вокруг все стихло. Кете улыбнулась, ее солнечные кудряшки, скрученные в рога черта, сверкали в свете свечей обжигающим золотом. Она была самой красивой девушкой в зале, и ее красота ослепляла не меньше, чем сияние пламени вокруг ее головы. Она протянула руку Франсуа – королева ночи, устанавливающая союз с принцем солнца.

Он не вздрогнул и не стал медлить. Низко поклонившись, взял ее руку.

– Это большая честь для меня, мадемуазель.

Выражение их лиц скрывали маски, но обнаженные в улыбке зубы нашего друга сверкнули на весь зал. Кете и Франсуа искоса взглянули на меня, тревожно и вопросительно подняв брови. Я кивнула им, и они поплыли по паркету, присоединившись к другим парам в оживленной кадрили. Черные и белые юбки кружились по клетке из черных и белых мраморных плит, а я отошла к краю зала. От беспокойства у меня кружилась голова. Мне хотелось выпить. Мне хотелось глотнуть свежего воздуха.

Я вышла из бального зала в поисках места, где могла бы успокоиться и собраться с духом. Я переходила из комнаты в комнату эксцентричного обиталища моего покровителя, но куда бы я ни ступила и куда бы ни вошла, везде находился еще какой-нибудь человек, незнакомец, еще какая-нибудь компания. Банкетные столы ломились под весом яств и ледяных скульптур самых фантастических форм – крылатых существ и рогатых тварей, которые таяли и превращались в воду. В центре комнаты находился механический серебряный лебедь, который «плавал» в серебристом потоке, изобилующем рыбками. Когда одна рыбешка выпрыгнула из воды, лебедь изогнул шею и поймал ее, заставив публику задохнуться от восторга. Лебедь не плавал по кругу, совершая предсказуемые действия других механизмов, которые я видела в некоторых городских домах. Его невероятные, столь реалистичные движения напомнили мне рассказы Констанцы о чудесах, сотворенных руками гоблинов. Волшебные доспехи, исключительное мастерство, изысканная работа по металлу, ювелирные изделия, дарующие то ли благословение, то ли проклятие. Разворачивались войны, проливалась кровь, и несчетное количество денег тратилось на привилегию обладания одним из этих сокровищ. Я даже не представляла, сколько мог стоить такой серебряный лебедь.

Странности на этом не заканчивались. Невероятный дом Прохазки был просто напичкан самыми неожиданными безделушками. Из серебряных ладоней выливался бесконечный поток шампанского в бесконечную флейту. Пара причудливых бесформенных бронзовых скульптур непонятного назначения сбивала с толку, покуда не пройдешь мимо них, ни о чем не подозревая, и не осознаешь, что из пустоты между ними выросло кричащее лицо. В поисках тишины и покоя я переходила из комнаты в комнату, мимо ярких молодых людей и респектабельных пожилых, ноги которых отдыхали от танцев, а губы работали, ведя нескончаемый разговор.

Но ни тишины, ни покоя здесь не было. Слухи и сплетни наполняли пространство, как жужжание крыльев насекомых, поднимаясь вместе с дымом свечей и пудрой париков. Воздух был спертым от запаха пота и аромата духов, отчего мое горло наполнилось липкой влагой. Жар волнами поднимался от влажных шей и вздымающихся грудей, всюду витал затхлый запах человеческой плоти, густой и удушающий. Мне померещилось, что краем глаза я заметила блеск черных, как спинка жука, глаз, и похожие на ветки пальцы, но это были блестящие пуговицы на мужском жилете и тонкое кружево женского корсета. Дурнота снова дала о себе знать, на этот раз сильнее, чем прежде.

– Вы кого-то ищете, дитя? – произнес глубокий мелодичный голос.

Я обернулась и увидела высокую женщину, одетую в костюм духа зимы. Белое платье было искусно вышито бисером, имитировавшим сверкание падающего снега. В одной руке она держала веретено, а ее лицо скрывала маска сморщенного старушечьего лица, которая странно смотрелась поверх длинной лебединой шеи. Единственное, что портило это серебристо-белое видение, – так это приколотый к ее корсету алый мак, капля крови на снегу.