Клуб "Везувий" - Марк Гэтисс

При виде меня он хмыкнул, протянул руку, и я осторожно пожал его пальцы: костяшки их напоминали сморщенные ранетки.

– Сэр Иммануил, – проворковал я. – Для меня это поистине большая честь.

– Еще бы! Люцифер Бокс, да? Не могу сказать, что я о вас наслышан. Насколько я понял, вы какой-то там художник. Обычно я ни с кем не беседую, но мне сказали, что у вас есть некая вещь, которая может меня заинтересовать, – сказал он, поправляя пенсне. – Но прошу вас, садитесь. Не обращайте внимания на все эти тома. Вон там, рядом с «Рассказами о несчастных случаях в хирургии» Блисдейла, достаточно места. Да-да, вот здесь!

Я втиснулся в кресло у ревущего огня.

– Вы не замерзли? – неожиданно спросил он.

Я к тому времени уже обливался потом.

– Все хорошо, благодарю вас.

Софисм грустно покачал головой:

– Здесь холодно, как в склепе. Никак не могу согреться. Слуги говорят, что я их уморю, но как они могут жаловаться на огонь в декабре!

– Сейчас июль, сэр, – осторожно сказал я.

– Да? – И он пронзительно закудахтал, обнажив зубы, похожие на колышки. – Может, я слишком холоднокровный. Доктора говорят, что у меня тонкая кожа.

Я понимающе улыбнулся.

– Странно, почему у вас еще нет переплета.

– Что-что? – Он приложил высохшую ладонь к уху.

– Вам нужно приобрести себе обложку, сэр Иммануил, – заорал я. – Как для книг в вашей знаменитой коллекции.

Ему это понравилось, и он снова закудахтал:

– Превосходная идея! Я знаю, кому можно поручить такую работу. Гриндрод и Спайсер из Кэмдена. Давайте подумаем. Хм-м. – Он вытянул перед собой руки, похожие на две палки, и осмотрел их сверху донизу, будто бы снимая мерку для костюма. – Да, синий картон с корешком из телячьей кожи. Я думаю, что буду очень неплохо смотреться у вас над головой, мистер Бок, между «Паттерсоновской Патологией зоба» и «Раблезианством». Удастся ли мне соблазнить вас мадерой? Нет? Тогда, быть может, поедим?

Он позвонил в маленький стеклянный колокольчик. Я поднял свой саквояж и вытащил оттуда книгу, которую мне прислал Чудоу. Софисм тут же начал пожирать ее глазами.

– Что это? Дайте посмотреть!

Я поднял книгу и поднес ее к свету. Название заблестело, как золото в ручье.

Софисм вскрикнул и лихорадочно подъехал ко мне.

– Это он? Разве это возможно? «Даниэль Лакричник»?

– Он самый. – Я положил книгу в его трясущиеся руки. – Полагаю, это какой-то раритет? – небрежно спросил я.

– Раритет? – Софисма практически трясло от удовольствия. – Да он совершенно уникален. «Даниэль Лакричник»! У меня в руках!

Он с величайшей осторожностью открыл книгу и поднес ее к своему носу, увенчанному пенсне.

– Это отчет о путешествии странствующего джентльмена в Ост-Индию Его Величества, – прочел он. – Потерянный шедевр Хеггесси Жабба! Где вы нашли его, мистер Бокс? Где?

Он извивался в своем кресле, как червяк, и облизывал воспаленные губы.

У меня свои источники, – закинул я удочку. – Возможно, мы сумеем договориться за ужином.

Да! Да! Конечно. Вас необходимо накормить.

Он еще настойчивее позвонил в колокольчик. К двери подошел слуга. Софисм пролаял распоряжения и снова повернулся ко мне:

– Мистер Бокс, не могли бы вы?…

Он показал тощей рукой на свое кресло. Я встал и повез его в столовую.

Портреты тех, кто, вероятно, был предками Софисма, едва выглядывали из-за еще более неустойчивых книжных стоп, и лакированные глаза предков смотрели с какой-то немой мольбой, как будто их обладатели тонули в пожелтевшей бумаге.

Я оставил усохшего ученого во главе стола, где он сидел, баюкая «Даниэля Лакричника», словно тот был ребенком.

– Назовите цену, дорогой сэр. Я мечтал владеть этой книгой с тех самых…

– Мне нужны не деньги, сэр Иммануил, – пробормотал я. – Информация.

– Информация.

Я подошел к другому концу стола, где еще один слуга отодвинул для меня стул. Он был одет, как и Предел, в дряхлую ливрею, слой пыли покрывал тусклые серебряные пуговицы и эполеты. Это был высокий молодой человек с гладким, как галька, лицом и короткими волосами. У него были голубые глаза и густые, темные, как росчерк углем, брови.

Он повернулся к супнице и осторожно положил крышку сбоку, вперив в меня нахальный – иначе не скажешь – взгляд.

– Добрый вечер, сэр, – сказал он, наливая в мою тарелку суп из свеклы. Голос у него был прокуренный. Видимо, еще один реликт с родины.

– Добрый вечер, – сказал я.

Неожиданно он наклонился ко мне так низко, что наши лица оказались на одном уровне. От него пахло медом.

– Чарлз Джекпот, сэр. – И потом, разрази меня гром, если это не так, он добавил: – Но вы можете называть меня Чарли.

Я ничего не ответил и занялся свекольным супом.

Еда была пыльной, но вполне сносной. За супом последовало что-то вроде запеченного лосося, а после этого мой новый знакомый, мистер Джекпот, сменил его на совершенно потрясающего гуся. Очевидно, от итальянской кухни Софисм оставался изолирован.

Не рискнув воспользоваться закопченной салфеткой, я облизал жирные пальцы, а слуга в это время унес тарелки. Он не разговаривал, только продолжал сверлить меня нахальным взглядом. В свете камина его лицо напоминало лица святых эпохи Возрождения, и это меня весьма нервировало.

Прочистив горло, я вытер пыль с лучшего хрусталя Софисма и щедрой рукой плеснул себе дешевого вина. Я посмотрел на Чарли Джекпота, который развязной – иначе не назовешь – походкой ушел в сторону кухни.

Софисм перевернул страницу книги.

А теперь, сэр, давайте перейдем к делу. Я не смогу спокойно жить, пока не буду уверен, что эта книга принадлежит мне. Время и приливы, знаете ли. Они не ждут человека.

Он вытянул шею и посмотрел в другую комнату, как будто ему больно было расставаться со своей библиотекой даже на несколько минут.

– Если вы хотите поточнее узнать, сколько они уже ждут, у меня есть книга на эту тему. Думаю, она стоит вон там, между «Опасностями езды на велосипеде» и «Пермскими копролитами». – Софисм облизывал губы, пока его слюна не заблестела на их шелушащейся поверхности.

Я полез в карман пиджака и достал фотографию, похищенную из кабинета профессора Саша. Положил ее на стол, подвинул к инвалиду и внимательно наблюдал за ним, пока он поднимал фотографию и, разглядывая, держал примерно в дюйме от своего пенсне. Он хрипло закашлялся. Звук был такой, будто в печь кинули оберточную бумагу.

– Где… где вы это взяли?