Кофе на утреннем небе - Ринат Валиуллин

Кроме дивана не было ничего, напоминающего Бородино. Чтобы застелить поле любви, уже залитое вином, поцелуями и любовным шёпотом, простыней не нашлось.

– Идеальные условия для дебюта, – содрал я слегка пьяными руками занавески и разлил их вместо постели на диване, который предварительно разложил. С улицы на меня одобрительно посмотрел месяц, уколов мой пуританский взгляд на некоторые вещи своим острым целеустремлённым подбородком.

Я не боялась, потому что не была по уши влюблена в него и не собиралась связывать с ним всю свою дальнейшую жизнь. Я не боялась, так как любопытство уже распирало, и для страха не осталось места. Казалось, что шампанское больше переживало за меня, чем я сама. Я не боялась, когда Максим смыл с меня лаской всю одежду, я не боялась своего голого тела. Я не боялась даже забеременеть с первого раза. Представила только недовольство своей матери, которая сразу деловито сказала бы: «Звони тёте Маше, узнай, где она в последний раз аборт делала». Я смеялась, когда бокал неожиданно поскользнулся на столе, и зашипела первая страсть, а Максим начал с хлюпаньем всасывать губами вино со стола. Потом разбавил наш смех ещё одним игристым. Я не боялась.

Он воткнул свой циркуль в чистый лист бумаги и медленно прочертил круг. Круг её знакомых, её общения циферблат, её личного времени. Жирная черта теперь отделяла девушку от женщины. Было больно. Пока боль тихим стоном не вышла из её вдохновлённого тела.

– А сколько времени? – невинно спросила Алиса, когда самое долгожданное её любопытство было уже удовлетворено.

– Поздно.

– Слишком поздно, мы уже часа два как, а ты до сих пор не сделал мне предложения, – шутила её голова, спокойно лёжа на моей груди.

– Как себя чувствует женщина, которую долго не берут замуж?

– Как Герда.

– То есть?

– НеприКаянной.

– Герда идёт завтра в университет?

– У меня всего одна пара.

– А что за пара?

– Запара. И ещё автошкола.

– Хочешь иметь больше прав?

– Нет, хочу бросить пить, чтобы больше не спать с кем попало, – забирал её с собою сон.

– Да, да, теперь только со мной. Ты знаешь, как это называется у французов?

– Что?

– Твой дебют.

– Как?

– Увидеть лё-лю.

– А кто такой лё-лю?

– Волк.

– Голодный милый волк, – вжалась она в меня ещё сильнее.

– Нет, я сыт, как никогда. Подожди, не засыпай.

– А что?

– Я должен познакомить тебя со своими звёздами, – встал я с дивана и потянул за собою. Она нехотя повиновалась. Женщина разделась и всё. Потом она учится повиноваться, и оттого, насколько ей это будет удаваться, зависит не только её счастье, но ещё больше будущее её мужчины. Речь не идёт о покорности, нет. Я думал о балансе в отношениях, где в идеальных интерес друг к другу должен быть прямопропорционален личным интересам.

– Какими звёздами?

– На, накинь мою рубашку.

Она снова повиновалась. Я накинул джинсы и мы вышли на балкон. Чёрный экран неба был усеян дырами, через которые пробивались лучи с того света. Между звёздами не существовало никакого баланса, они беспорядочно разбросаны в ночи, маленькие и большие. Балансируют только люди, потому так или иначе хотят быть звёздами, пусть даже маленькими, звёздами своих коммунальных галактик.

– Нравится кино?

– Не то слово. Я хотела сказать – нет таких слов.

* * *

Птицы молчали, листья на деревьях тоже, даже телефон и тот молчал, не смотря на то что я его уже включила, никто не хотел со мной разговаривать. Осуждение всей природы, вот что я почувствовала этим утром, когда вышла из его дома. Подумаешь, переспала, я же по любви. Видимо, настоящая любовь – это та, за которую приходится постоянно оправдываться. Но родителей не было рядом для этого, могла только снова и снова прокручивать в голове звёздную ночь, которой наконец-то утолила своё девичье любопытство. Ничего серьёзного, ничего серьёзного не могло из этого родиться, в это она заставляла себя поверить. Единственное, что беспокоило в этот момент Алису – сколько у него было до меня девственниц, могла ли она рассчитывать на то, что была уникальной. По крайней мере, ей этого хотелось. Уникальности, вот чего пожалуй не хватало этому приключению. Этот странный вздох природы, этой потерей, наполнившей её изнутри чем-то новым, космосом, что ли. Да, пожалуй, теперь звёздное небо появилось внутри неё тоже, раньше оно было затянуто плевой. Той самой тайной, за которой томилось грудное молоко. Она вспомнила Буратино, который проткнул своим носом очаг нарисованный на холсте. Именно очаг вспыхнул и теперь подогревал Алису изнутри.

Никогда не думала, что это будет мужчина много старше меня, который так же легко мог поступиться своими принципами, как и я моими капризами. В голове допивала вчерашнее шампанское Нина Симоне, голосом глубоким и родным, располагающим к доверию. Она не пела, просто она так дышала. Эту песню Алиса знала наизусть, та была популярна когда-то и перепета многими House Of The Rising Sun. Алиса ставила на язычок и крутила до бесконечности, до тех пор пока до самых пор её кожи не доходил покой и умиротворение. Так бы и крутила до универа, куда она ехала к третьей паре, если бы не позвонила мать, она жила в Тюмени, голос её был гораздо дальше, чем голос певицы и даже как будто менее родной. В отличие от отцовского. Отец теперь стал ближе не только топографически, так как он жил с другой женщиной здесь в Питере, но и метафизически. Папа развёлся с мамой в тот самый момент, когда Алисе исполнилось десять. Это было ужасно, ужасно страшно было сорваться в пропасть, образовавшуюся между родителями, но ещё ужаснее было так рано, так бесперспективно остаться с мамой (как шутил отец: «У тебя не мама, а настоящий Мамай, и эго её словно иго»), которая выносила мозг каждый божий день своей обильной любовью. Стоило только уехать отцу, как Алиса лишилась всяческой защиты от этого бесконечного внимания. Мужское внимание, совсем другое дело, то самое дело, которое позволяет раскрепоститься, поверить в себя, когда можно было пролить безнаказанно кофе в постель:

– Ты что будешь? – выдернула её из раздумий подруга, которую звали Маша.

– Как обычно, кофе на первое, второе и третье.

– И мне кофе с пирогом, – присоединилась к фиесте Полина.

– Нам три кофе, вот эту шоколадку и три пирога с черникой, – заказала Маша.

Скоро три подруги обняли круглый стол студенческого кафе. Разговор лился сам по себе словно дневной свет, а девушкам оставалось только открывать вовремя рты, вовремя смеяться, отрываясь от чашек и пирогов. Этот кофе был не тем, что из постели, другого рода, сдобренный обсуждением учителей, мальчиков, магазинов, домашней работы и предстоящей сессии. Приправленный корицей заграничных путешествий, он приобретал вкус неповторимый и загадочный. Одна из девочек только что вернулась из Армении, куда она ездила в гости к своему жениху. Стоило ей только произнести название этой страны, как передо мной сразу же возникли горы под музыку Арама Хачатуряна, и скрестили сабли в танце джигиты, а один, самый смуглый и бородатый, с бутылкой коньяка в руке и с акцентом во рту произнес: