Следы на траве - Андрей Всеволодович Дмитрук

и Кэйну, случайно нашедшим расу химер, в известном смысле разумных существ, но чудовищно далеких от человека. Виола Мгеладзе встретила на одной из планет, позднее названной ее именем, диковинных «лесных царей». Их можно считать мыслящими. Приложив старание, им можно объяснить число «пи». А вот близость, задушевный разговор с «лесными царями» невозможны, как невозможна беседа с тиграми. Нам нечего подарить им, нечего взять у них.

Надежда на обретение «братьев» воскресла благодаря «Земле-прим». То, что в параллельной Вселенной на месте Земли есть очень похожая планета, уже подтверждали приборы. Оставалось только убедиться в наличии там дубль-человечества…

И вот настала пора прицельного Проникновения, высадки добровольцев на планете, находившейся близко, как собственное тело, и вместе с тем дальше, чем край расширяющегося космоса. Казалось, все было рассчитано, все нештатные ситуации предусмотрены, но…

Вместо первого проникателя вернулся пустой скафандр, обгорелый и забрызганный кровью. Вместо второго — бесформенное месиво синтетики, мяса и металла. Вместо третьего…

Нет, добровольцы не перевелись. Они предлагали новые, все более изощренные программы исследований; модели «абсолютно неуязвимых» скафандров… Само руководство Станции Проникновения готово было свернуть все работы. Пожалуй, этому препятствовала лишь воля двоих — Валентина Лобанова и Уве Бьернсона.

III

Чтобы показать собравшимся мощь лазерных лучей, компьютер провел одним из них повыше цели, и на песок с глухим гулом, встряхнув побережье, сполз целый увенчанный рощей утес. Затем все три луча скрестились, родив слепяще-алую звезду. Она пылала посреди богатырской груди Уве, а тот лишь смеялся и махал рукой экспертам…

Никакого видимого скафандра на Бьернсоне не было, лишь тонкая скорлупа времяслоя, незримый кокон, в теории — непроницаемый для любых энергий. Его не заменила бы и многометровая стальная броня… Теперь Уве мог спокойно прогуливаться среди термоядерных взрывов. Времяслой был известен давно, но лишь Бьернсону удалось запрятать его в горошину карманного абсолют-аккумулятора…

…Они обнялись возле приемного круга и, отстранившись, заглянули друг другу в самую глубину глаз. Другие провожающие отошли из деликатности.

— Скажи Сигрид, чтобы набрала к моему возвращению в лесу земляники, — сказал Уве. — Сейчас самое земляничное время. Завтра вечером, часам к шести, я приглашаю тебя на землянику со сливками.

— Прекрасная идея, — кивнул Валентин. Безошибочное чутье подсказывало ему, что он больше никогда не увидит своего ближайшего друга, но Лобанов не выпускал чувства на поверхность, чтобы Уве, сильный в биосвязи, не прочел их. — Кажется, с детства не ел такого…

Бьернсон снял руки с его плеч — и вдруг украдкой, быстро начертил в воздухе «горизонтальную восьмерку», знак бесконечности. То был их с Валентином заветный, принятый в детстве тайный пароль.

— Береги себя, старый! — не утерпел Лобанов. Голос его предательски дрогнул.

— Чтоб ты не сомневался…

И вот уже проникатель Уве Бьернсон, подарив всем, а прежде всех — любимому другу неподражаемую свою улыбку, чуть смущенную, ясную улыбку воина и ребенка, — проникатель Бьернсон шагает прямо в сгущающийся вихревой конус прокола, в круговерть холодного света, в ничто…

IV

Кабинет Алии Месрин по прихоти начальницы Станции представлял собою поляну в тропическом лесу, где среди лиан бились живые радуги попугаев и бродили венценосные журавли. Сама Алия восседала в уютном изгибе гигантского корня, Лобанову же предложила массивный пень у ручья.

Год назад Алия в очередной раз сменила свою внешность. Теперь она была невысокой брюнеткой южноазиатского типа — смуглая, губастая, с жестковатыми смолисто-черными волосами. Хотя Валентин знал Алию давно и отношения их когда-то были куда более нежными, чем теперь, — сейчас он не переступал границ деловой встречи.

— Дело не в прочности кокона, — говорила хозяйка кабинета. — Там что-то другое, невообразимое, вывернутое! Безумно искаженные законы природы. Может быть, кокон не защитил, а раздавил Бьернсона… Среди моих предков были казахи, в их легенде есть такая страна: Барса-Кельмес. Пойдешь — не вернешься…

Валентин печально кивнул.

Уве Бьернсон не вернулся, хотя, ожидая его, обратный тоннель открыли без малейшей заминки. Открыли — и держали в двадцать раз дольше положенного, высосав чуть ли не всю наличную энергию Кругов, остановив многие работы на Земле. Уве не вернулся, несмотря на то, что энергетический кокон, защищавший его, считался практически неуязвимым. В приемном круге не возникли ни мертвое тело проникателя, ни самый малый предмет из его экипировки. Неужели сам не захотел возвращаться? Молочные реки, мармеладные берега…

О ком угодно можно было так подумать, только не об Уве Бьернсоне.

Лобанов знал его всю жизнь — медлительного, сентиментального добряка. Без всякого аутотренинга, от природы Уве был храбр, наивен и бесконечно надежен. В его присутствии Лобанов казался себе неискренним и хитрым. Валентин вспоминал, как еще в учебном городе, на экзамене по экологии, они вместе сажали цепкие, выносливые акации на песчаной планете Хаммада. В ладонях Уве Бьернсона саженец выглядел тоненькой зеленой свечой.

— Ты согласен со мной? — нетерпеливо спросила Алия.

— В общем, да.

— И, несмотря на это, ты настаиваешь, чтобы мы послали тебя на «Землю-прим»?

— Настаиваю.

— Только из желания найти Бьернсона?

Лобанов медлил с ответом. Этика биосвязи запрещала без разрешения вторгаться в чужой мозг, такое прощали разве что близким людям. Потому Алия не пыталась читать мысли собеседника, но Валентин чуял, как ей этого хочется…

— Нет, не только, конечно. Хотя это — главное… Должны же мы когда-нибудь освоить иномир, если он уж так возбуждает наше любопытство!

— И ты полагаешь, что именно тебе удастся изучить «Землю-прим»? Уцелеть там и вернуться? Откуда такая самоуверенность? Чем ты лучше Бьернсона?

— Я намного хуже его, но в одном выигрываю… — Валентин поболтал пальцами в ручье, пытаясь приманить сонного коричневого тритона. — Мы с ним росли в одном учебном городе, в одной возрастной группе, ты знаешь. У нас были уроки истории, сеансы восстановления реальности: ну, там, гибель Атлантиды, походы Цезаря, чума в Авиньоне и так далее… Так я эти уроки обожал. А Уве, если мог, прогуливал, если не мог — закрывал глаза, отворачивался от крови, от жестокости…

— Ну и что?

— Ничего… Бьернсону хватало нашей мирной счастливой современности. А я — архаический тип. Я, понимаешь ли, готов к любым неожиданностям. К засадам, погоням, всякому коварству и подлости. На Станцию Уве пришел из физической лаборатории, а я — из разведки Звездного Флота…

— Все, к чему ты готов, — человеческое, из нашей Вселенной! А там… Неужели ты надеешься на свои душевные качества там, где не выдержал защитный кокон?!

— Надеюсь, — серьезно ответил Лобанов. — Иначе я бы не рисковал.

Внезапно Валентин ощутил, что Алия исподтишка пытается все же прощупать его сознание. Прямо-таки запускает тоненькое щупальце своего любопытства под череп собеседника… В другой раз Валентин выставил бы мысленный заслон, прикрылся