Безродные шпионы. Тайная стража у колыбели Израиля - Матти Фридман

— Смотри, — сказал офицер, — ты отправляешься на ту сторону. Мне нужны операции, нужны выполненные задания, террористические атаки. Я хочу их обездвижить, парализовать, занять, свести с ума.

Именно это и нужно, поддакнул молодой агент.

— Я тебе доверяю, — сказал Большой Иссер и добавил с иронией, не то случайной, не то намеренной: — Ступай с миром.

Ящики были набиты взрывчаткой и пистолетами; была здесь и рация для второй ячейки, создававшейся в Дамаске. Якубе предназначался новый чешский парабеллум, бейрутской ячейке — десять тысяч фунтов стерлингов. Таких деньжищ парень из иерусалимских трущоб еще не видывал.

Границы между Палестиной и соседними арабскими государствами были теперь на замке, поэтому агента и его груз должны были высадить под покровом ночи израильские моряки. Израильскому военному флоту, как и самому государству, было всего несколько месяцев от роду, он представлял собой скорее фантазию, нежели реальность: несколько утлых видавших виды корабликов, качавшихся с течами в трюме на якорной стоянке в хайфском порту после ухода англичан. Корабль «Эйлат», например, в прошлой жизни был американским ледоколом «Northland», «Гатиква» — катером американской береговой охраны, «Хагана» — канадским корветом.

В порту Хайфы разведчик погрузился на скромный катер, ранее принадлежавший англичанам, а теперь переименованный в «Пальмах». Там была приготовлена шлюпка с его ящиками, которую предстояло спустить на воду в точке высадки. С наступлением темноты они вышли в море, и Якуба снова начал путешествие в неведомое. Это походило на детское приключение, когда он подался вместе с приятелем из Иерусалима через Иудейскую пустыню к Мертвому морю. Тот их поход прогремел на весь квартал у овощного рынка, где он обитал вместе с бежавшими из Персии родителями и дюжиной братьев и сестер среди евреев из Урфы и Курдистана. Мертвого моря он никогда прежде не видел, карты не имел и лишь смутно представлял направление. Обоим мальчишкам грозила смерть от жажды или от солнечного удара, однако они достигли поставленной цели: искупались в причудливом соленом водоеме среди голых холмов, в низшей точке планеты. После этого их подобрал близ Содома грузовик с фосфатного завода. Когда они вернулись, им отказывались верить и поверили только тогда, когда Якуба стянул с себя рубашку и поставил ее стоймя — от соли ткань одеревенела. То был настоящий подвиг, гордость за который не могло выбить никакое наказание.

Якубу часто наказывали; порой, когда дома становилось совсем невыносимо, он убегал в Шейх-Бадр, арабскую деревню на другой стороне долины Креста, где завел друзей и имел возможность ночевать, пока обстановка не разрядится. Общаясь с мусульманскими детьми из Шейх-Бадра и с соседскими еврейскими детьми, поголовно владевшими арабским, он отлично усвоил этот язык. Когда он вступил в Пальмах, там обратили внимание на его двуязычие, а также, видимо, на его тягу к активному действию и к лицедейству. Так он оказался в Арабском отделе. Врожденные способности Якубы можно угадать по фотографии, где он запечатлен на первых порах своей деятельности в образе палестинского араба-боевика.

В ту ночь катер вошел в воды враждебного Ливана, оттуда было уже рукой подать до намеченной точки на берегу — Узаи. Военные моряки договорились с Ицхаком: тому полагалось находиться в Узаи вместе с одним или двумя товарищами и сигналить Якубе фонарем. Ящики предполагалось зарыть в песок, после чего быстро убраться в город. Но, глядя с борта на берег, моряки не увидели там ни человеческих фигур, ни световых сигналов. Встречающие напутали не то со временем, не то с местом высадки, и немудрено: ничего похожего они раньше не делали. Катер прождал целый час, качаясь на волнах, и, так никого и не дождавшись, изготовился выполнить приказ — повернуть назад в Хайфу.

Но Якуба отказался возвращаться. «Об этом не может быть речи!» — заявил он. Неважно, ждут его на берегу или нет, он поплывет туда — или вместе с кем-то, или в одиночку.

В споре с Центром по корабельной рации он настоял на своем. На воду спустили шлюпку с двумя матросами, автоматчиком и Якубой. Все четверо налегли на весла. Когда днище шлюпки заскрипело по песку, Якуба уверенно выскочил, словно знал, как быть дальше. Отойдя на несколько шагов в поисках ориентира для будущего тайника, он нащупал угол забора, которым был обнесен фруктовый сад. Вместе с двумя матросами он стал рыть в этом месте первую яму, автоматчик тем временем нес караул. Шум прибоя заглушал, как они надеялись, стук заступов, но матросам было тревожно: они были ашкеназами, и агент за них побаивался, потому что при возникновении опасности он еще мог бы попытаться сойти за местного, но их ничто бы не спасло. Они так волновались, что, не успев зарыть все четыре ящика, Якуба решил их отпустить. Они прыгнули в шлюпку и погребли обратно к катеру, оставив его в Ливане одного.

Когда Якуба горбился в яме для четвертого ящика, выгребая со дна песок, возле забора замигал свет. Это был не электрический, а желтый керосиновый фонарь в руке у человека в одеянии до пят. До него было ярдов тридцать. Якуба разглядел в саду домик и понял, что место вовсе не безлюдное. Человек услышал, должно быть, шум при рытье ям. Якуба скорчился в своей яме, достал пистолет и замер. Человек у забора тоже застыл, озирая пляж. Через какое-то время он побрел прочь, то ли решив, что ошибся, то ли рассудив, что к людям, копающим ночью на берегу, лучше не приближаться.

Агент выпрямился, опустил в яму последний ящик, засыпал его слоем песка толщиной в несколько дюймов и заспешил прочь с пляжа. На случай сбоя первого плана ему была назначена контрольная встреча в казино «Медитеране» в Бейруте. Он должен был попасть туда до двух часов ночи, когда казино закроется, а это время было все ближе.

Он вышел на прибрежное шоссе и зашагал по асфальту. Даже в этот поздний час по шоссе проносились машины, и Якубе раз за разом приходилось нырять в придорожную канаву и там прятаться, держа наготове пистолет. Он только что приплыл из Палестины, где шла война, и еще не понял, что в Ливане мир и что здесь лучше будет не угрожать оружием, а вести себя как ни в чем не бывало. Вскоре стало ясно, что до центра города еще далеко и пешком он ни за что туда не доберется к назначенному часу. Но не в привычках Якубы было опускать руки, он доказал это в автомастерской «Абу-Шам». Он выпрямился на обочине и взмахом руки остановил первое же такси. Теперь он был беженцем Джамилом Мухаммедом Рушди из палестинской Хайфы.

— В казино «Медитеране», быстрее! — приказал он водителю и добавил, что в казино его ждет женщина. Пустив в ход все свое лингвистическое мастерство, он дал понять, что женщина принадлежит к категории не вполне приличных. В два часа ночи, не дождавшись его, бабочка упорхнет. Таксист послушно погнал вдоль моря на север, промчался по мысу Рас-Бейрут и затормозил перед казино за несколько минут до рокового положения часовых стрелок.

Главный вход был Якубе не нужен, там в случае обыска у него в карманах нашли бы пистолет и десять тысяч фунтов стерлингов. Поэтому он шмыгнул за угол, продрался сквозь живую изгородь и очутился около танцплощадки под открытым небом. Неподалеку, у выхода, маячила фигура клиента, намеревавшегося перед уходом заплатить по счету. Якуба узнал Гамлиэля, за его спиной стоял Шимон — агент, доставивший в Ливан рацию. Видимо, они не дождались Якубу и готовились уйти.