Нидерланды. Каприз истории - Геерт Мак

После рокового похода Наполеона в Россию в 1812 году, а год спустя, после сокрушительного поражения под Лейпцигом, и в Нидерландах французская власть пала. Тридцатого ноября 1813 года наследный принц Вильгельм Фредерик, сын статхаудера Вильгельма V, у Схевенингена вновь ступил на нидерландский берег. Почти половину жизни он провел в Англии и в других странах, но этот факт отнюдь не мешал энтузиазму населения. В течение веков Нидерланды не принадлежали — и это было очень необычно — никакому суверенному монарху. Но они были — за исключением короткого периода правления Людовика Наполеона — настоящей республикой, еще и состоявшей из «семи соединенных провинций». Однако в 1813 году страна в одночасье становится монархией, пойдя наперекор духу Французской революции, что в тот момент было сделано, несомненно, сознательно. И прочая Европа впредь должна была рассматривать жителей этой страны как единую нацию.

Первого декабря временное правительство наделило принца титулом «суверенный государь», а 30 марта 1814 года в Амстердаме, новой столице нового единого государства, он был возведен на трон как король Вильгельм I. Шестнадцатого марта 1815 года ему было даже позволено провозгласить себя королем Северных и Южных Нидерландов. Дело в том, что в Вене великие европейские державы решили с помощью объединения Нидерландов и Бельгии создать крепкое «буферное государство», Объединенное королевство Нидерландов, способное противостоять новой французской экспансии в северо-восточном направлении.

Сельское хозяйство и индустрия. Фризский мотив на обоях (1771)

Затем Нидерланды становятся страной ожидания. Революционные времена французов и патриотов казались забыты. В европейских столицах лорд Байрон производил фурор в салонах; в Ливерпуль прибыла «Саванна», первый в мире парусник с паровым двигателем, который переплыл Атлантику. В Нидерландах все еще тянут лодки на лямках, дети по-прежнему учатся считать по методу Бартьенса XVII века. Любимая детская книга тех лет называлась «Примерный Хендрик», а главный герой другого бестселлера приобрел известность благодаря своему «непобедимому отвращению к паровым машинам».

За городскими воротами лежала все еще дикая страна. Из 2,4-миллионного населения Нидерландов (без новой территории бывших Австрийских Нидерландов на юге) подавляющее большинство проживало в урбанизированной Голландии. Остальная часть страны пустовала, не менее трети территории считались первобытными. Во Фрисландии раскинулись бесконечные торфяники и болота, провинция Дренте в основном состояла из почти непроходимых верховых болот, в Велюве и Гойе были огромные вересковые пустоши и песчаные наносы, местность вокруг Пейла — у границы Северного Брабанта и Лимбурга — представляла собой необозримую пустошь. Большинство дорог вне городов — сплошная грязь. Во Фрисландии, Дренте и Оверэйсселе не было еще ни одной мощеной дороги, а о железных дорогах вообще никто не слышал. Поездка из Гронингена в Гаагу продолжалась, по крайней мере, дня три. Почтовой карете Амстердам — Роттердам требовалось часов восемь. Такой город, как Хертогенбос, зимой иногда неделями был недоступен. Маастрихт, в представлении населения Голландии, находился так же далеко, как сегодня Барселона или Милан.

Отставание от динамики развития XIX века имело вполне практические причины. Нидерланды, в отличие от Англии и Германии, почти не располагали доступными для разработки запасами каменного угля — главного стимулятора индустриализации. Кроме того, значительный частный капитал был связан слишком высоким государственным долгом. Но определенную роль здесь играл и менталитет. Хотя страна формально являлась теперь единым государством, жизнь большинства ее граждан проходила в замкнутости собственного города и региона. В Гронингене с уже упоминавшимися странствующими студентами говорили на полунемецком-полунидерландском наречии, Фрисландия была для них в языковом отношении совсем экзотической страной, в Зеландии и Гелдерланде им пришлось предъявить паспорта, а вот германскую границу они пересекли без подобных проблем. В арифметических задачках мейстера Бартьенса в беспорядке плясали старые и новые монеты: серебряные дукаты, полудукаты, «тринадцать с половиной», рейксталлеры, гульдены, монеты в пять стёйверов, таллеры и «серебряные всадники».

Эти Нидерланды начала XIX века по-прежнему были страной провинциальных городов, страной, которая еще только должна была обрести свою форму и границы, — впрочем, на тот момент никто не знал каким образом.

Первую брешь в этой цитадели невозмутимости пробила французская опера. В конце лета 1830 года на сцене брюссельского театра Ля Моне шла опера Даниэля Обера «Немая из Портичи», в которой воспевалось восстание неаполитанцев против испанского господства в конце XVII столетия. Особенно большое волнение у публики каждый раз вызывал дуэт «Священная любовь к родине». И вот теплым вечером 25 августа, в день рождения короля Вильгельма, возбужденная толпа с возгласами «Vive la liberie!»[13] покинула театр, а на улице ее революционное настроение перекинулось на толпу людей, которые собрались именно в честь Вильгельма. Вышедшая из-под контроля масса принялась штурмовать дворец юстиции, полицейское управление и громить дома высокопоставленных нидерландцев. Вскоре беспорядки перекинулись на текстильные фабрики вокруг Брюсселя, где луддиты принялись ломать машины.

В сентябре Вильгельм послал в Брюссель войска под командованием принца Фредерика, чтобы сохранить нидерландское господство над южными провинциями. Попытка провалилась: после четырех дней уличных боев армия была вынуждена отступить. Бельгийцы сформировали временное правительство, которое 4 октября провозгласило независимость бельгийских провинций. Двадцать шестого октября к восстанию присоединился и город Антверпен; до конца октября почти вся территория сегодняшней Бельгии оказалась в руках добровольческих бригад. Восемнадцатого ноября бельгийский Национальный конгресс провозглашает окончательную независимость Бельгии. Никогда впредь, как было заявлено, не будет признаваться суверенитет над страной дома Оранских.

Этот быстрый раскол не был неожиданным. Нидерландско-бельгийское королевство было прежде всего выдумкой великих держав. Двумя веками раньше подобная конструкция еще могла бы функционировать, да и в описываемое время многое говорило в пользу объединения Северных и Южных Нидерландов. По крайней мере, в теории. Например, экономики севера и юга могли бы прекрасно дополнять друг друга: юг уже сделал первые шаги на пути превращения в сильный промышленный регион, индонезийские колонии могли бы придать важные импульсы этому процессу, а торговые предприятия севера как нельзя лучше подходили для того, чтобы продавать продукцию юга.

Однако что касается менталитета, то Северные и Южные Нидерланды по прошествии веков значительно отдалились друг от друга. Север все эти годы — за исключением времени французского господства — оставался независимой протестантской буржуазной республикой. Католический юг был в разные периоды владением Испании, Австрии и Франции, и его жители восприняли Нидерландское королевство просто как новую оккупационную власть. Большим влиянием в южных провинциях пользовались либералы, а им совершенно не по вкусу пришлось своенравное и авторитарное правление короля Вильгельма I. Чиновничество и в то время еще франко-говорящая буржуазия во Фландрии отклонили новые законы о языке, согласно которым нидерландский должен был вводиться в сфере управления, в армии и в школах.