Фабрика грез Unlimited - Джеймс Грэм Баллард

На полу, по которому мы с отцом Уингейтом таскали вчера неподъемные скамьи, стоял серебряный подсвечник с зажженными свечами. За обернутым холстиной алтарем к восточному окну приставлена стремянка – кто-то, залезший на нее, вынул все витражные стекла и прямо оттуда, сверху, разбросал их по полу.

Миссис Сент-Клауд в домашнем халате неуверенно поправляла мерцающее пламя свечей. Мириам сидела на исшарканном полу, осторожно двигая осколки витража. Под ее сестринской накидкой виднелся вышитый подол подвенечного платья. Она перебирала куски цветного стекла, фрагменты нимбов и апостольских мантий, креста и кровоточащих ран – элементы огромной головоломки, которую ей предстояло собрать.

– Блейк, вы можете мне помочь? – Миссис Сент-Клауд взяла меня за руку, старательно избегая смотреть мне в глаза, словно они могли ее ослепить. – Отец Уингейт совсем взбесился. Мириам пытается собрать это стекло. Сидит здесь и перекладывает осколки, не знаю уж сколько часов. – Она обвела разгромленную церковь беспомощным взглядом и повернулась к дочери. – Мириам, милая, иди-ка ты лучше домой. Люди подумают, что ты как сумасшедшая монахиня.

– Мама, здесь совсем не холодно. Я прекрасно себя чувствую.

Мириам подняла глаза от своей головоломки и безмятежно улыбнулась. Спокойная внешне, она сознательно отстранялась от всего окружаюшего, предуготавливая себя к яростному будущему, обещанием которого явился я. И все же она смотрела на мой измазанный костюм с явным восхищением, я видел, что она готова напасть на меня, вцепиться мне ногтями в лицо и лишь крайним наряжением воли сдерживает это желание.

– Мириам, завтра же прием… тебе нужно подумать о своих пациентах. – Миссис Сент-Клауд подтолкнула меня к кругу битого стекла. – Блейк, она решила оставить клинику.

– Мама, я думаю, Блейк и сам прекрасно справится с пациентами. У него руки настоящего целителя…

Мне хотелось преступить эти осколки стекла, обнять ее, сказать, что я просто хочу взять ее с собой в реальный мир, двери которого пытаюсь открыть, но затем я понял, что она сидит здесь не просто, чтобы собрать разбитый витраж, а чтобы оградиться этим магическим кругом от меня, словно я – некая чуждая сила, вампир, коего должно сдерживать этими обветшалыми знаками и символами.

– Вы закрыли свой дом, – сказал я ее матери. – Вы что, хотите покинуть Шеппертон?

Миссис Сент-Клауд растерянно спрятала ладони в рукавах халата.

– Не знаю, Блейк, просто не знаю. Мне почему-то кажется, что мы его все покинем, возможно – в ближайший день. А вы сами, Блейк, вы это чувствуете? Вы видели птиц? Странных рыб? Природа словно… Блейк?

Она ожидала, что я отвечу, но я смотрел на ее дочь, тронутый ее страхом передо мной и ее отвагой, ее решимостью не сдаваться без боя силам, которые она чувствовала во мне. Однако я уже знал, что Мириам и ее мать, отец Уингейт, Старк и трое детей если и покинут Шеппертон, то только вместе со мной.

Потом, лежа в своей спальне, я думал о своем третьем видении, о господстве над оленями. Хотя я не ел уже три дня, я чувствовал себя пресыщенным и беременным, и это была не какая-то кажущаяся матка в моем животе, а истинная беременность – каждая клетка моего тела, каждая железа и каждый нерв, каждая кость и мышца полнились новой жизнью. Тысячи сгрудившихся в воде рыб, птицы, кострами пылающие в парке, тоже казались пресыщенными, словно все мы незримо участвовали в некоей репродуктивной оргии. Я чувствовал, что мы забыли, забросили свои органы размножения и согласно сливаемся, клетка с клеткой, в необъятном теле ночи.

Я уверенно знал, что мое сегодняшнее видение было не сном, но еще одной дверью в царство, куда направляли меня мои невидимые стражи. Птица, рыба, животное – все это грани иного, высшего существа, которое родится из меня теперешнего. Полная, казалось бы, дикость – мелкий языческий божок в паршивеньком, измазанном спермой и кровью костюме, властвующий над безликим пригородным поселком, – однако я был преисполнен чувства ответственности. Я знал, что никогда, ни за что не злоупотреблю своими силами, но сберегу их для верного применения, для целей, которым лишь предстоит мне открыться.

Уже сейчас, подобно местному духу какого-нибудь скромного водопада или перекрестка, я мог превращать себя из одного существа в другое. Для меня не было тайной, что я стал заурядным домашним божком – не космической сущностью, повелителем вселенной, но малым божеством, чья власть простирается разве что на этот городок и его обитателей и которому еще предстоит доказать свое право на моральный авторитет. Я думал о зареве разрушения, которое я узрел над этими крышами, о своей убежденности, что в один прекрасный день я убью всех здешних обитателей. И в то же самое время я знал, что хочу не вредить им, а только направить их на иной, высший уровень существования. Эти парадоксы, как и моя устрашающая потребность совокупляться с детьми и стариками, были представлены мне подобно серии искусов, испытаний.

Что бы ни случилось, я не изменю своей яростной одержимости.

Не нуждаясь более во сне, я сидел у окна. А что, если сон есть всего лишь старание ребенка в колыбели, птицы в гнезде, всех людей, молодых и старых, достичь дальнего берега, на котором резвился я сегодня вместе со своими оленями? Река под окном текла к Лондону и морю. Фюзеляж утонувшей «Сессны» озарялся сиянием белых дельфинов, которые тесно толпились в воде, превращая реку в полуночный океанариум, наполненный кровью моих жил. Каждый листок в лесу мерцал крупинкой света – крошечные маячки в расчлененных созвездиях моего я. Глядя на уснувший город, я поклялся привести его обитателей к общему счастливому концу, собрать из них мозаику единого реального существа, подобно тому, как Мириам Сент-Клауд складывает кусочки цветного стекла, пресуществить их в радуги, отбрасываемые моим телом на каждую птицу, каждый цветок.

Наутро я начал переделывать Шеппертон по своему образу и подобию.

Солнце едва взошло, а я уже стоял на лужайке, нагой, в окружении полусонных пеликанов. Когда я вывел себя из глубокого, безмятежного покоя, то почти удивился, увидев все ту же мирную спальню. Стул у окна, письменный стол и туалетный столик миссис Сент-Клауд, зеркальные шкафы несмело проглядывали в зарождающемся свете, словно воссоединяясь со мной после долгой разлуки. Я ступил с кровати на ковром покрытый пол, благодарный его мягкому ворсу, благодарный покорному воздуху, старавшемуся ничем меня не обеспокоить. Я чувствовал себя как ребенок на каникулах в незнакомой гостинице: чувства до предела обострены к малейшему пятнышку на потолке, к странной вазе на каминной полке, ко всем восхитительным возможностям зачинающегося дня. Мою кожу познабливало, как сверхчувствительную фотопленку, фиксирующую первые намеки на свет, тронувший оловянное лондонское небо. Тихо наползая на Шеппертон, зародыш рассвета вывел из ночного небытия мачту яхты, пришвартованной неподалеку от Уолтонского моста, наклонный лоток транспортера у щебеночных озер, громоотводы и оцинкованные крыши киностудии.