Любовь литовской княжны - Александр Прозоров

Собор поражал, изумлял, даже пугал размерами! Внутри него легко поместились бы все церкви Москвы вместе с куполами и звонницами – и еще осталось бы место для языческих капищ. Святилище было наполнено светом благодаря множеству слюдяных окон, колоннады вдоль стен поддерживали высокие широкие гульбища, всюду лежал мрамор, со стен смотрели лики святых и бежали библейские изречения. И вместе с тем – пол из неровно лежащих, растрескавшихся каменных плит выглядел обшарпанным и грязным, стены закоптились и стали настолько сальными, что жир можно было сковыривать со стен ногтем. Образа святых местами осыпались вместе со штукатуркой, колонны стояли щербатые и исцарапанные. Светильники тут были деревянные, церковная посуда – медная, образа – в оловянных окладах. Величайший храм подлунного мира явственно пах нищетой и полным запустением[13].

– Проклятый черный Карачун! – сквозь зубы пробормотал Василий, медленно двигаясь вперед и поворачиваясь округ. – Что сие есть за дикое позорище? Как сие такое может быть?!

К нему подошел молодой служка в длинной, явно с чужого плеча рясе, с деревянной копилкой на груди, кашлянул, чуть поклонился:

– Величие сего храма и красота его нуждается в твоем участии, сын мой, и требует твоего благочестия. Внеси лепту свою посильную на ремонт церкви, и мы станем молиться за спасение…

Паренек в овчинной душегрейке, продолжая смотреть по сторонам, опустил ладонь служке на плечо, с силой сжал, подержал немного, а затем вперил в юношу в рясе, в самые его зрачки, холодный злобный взгляд:

– Главного своего сюда позови! – и с силой толкнул попрошайку: – Бегом!

– Чего такое случилось-то? – отступив на пару шагов, недовольно потер плечо служка.

– С тобою княжич московский разговаривает, дурында! – слегка прихрамывая, приблизился к попрошайке один из спутников паренька, одетый в обычный стеганый полотняный халат, однако опоясанный ремнем с двумя внушительными ножами. – Быстро исполняй, чего велено!

Служка, недовольно буркнув что-то себе под нос, отошел к дальнему пределу, там пошептался со священниками, и к странному гостю заторопились сразу трое упитанных церковных служителей, уже успевших обзавестись бородками и большими нагрудными крестами.

– Нехорошо здесь ссоры затевать, сын мой! – начал один, рыжебородый, голубоглазый и с большим розовым рыхлым носом. – Это храм божий, здесь люди молятся, душу спасают, о вере истинной размышляют, а не шумят попусту!

– Угрожать служителю божьему есть грех большой, – поддержал его другой попик, седобородый, однако с моложавым светлым лицом.

– А уж силу применять… – начал было третий, но наследник московского престола решительно перебил всех троих:

– Мой отец присылает на содержание сего великого православного храма две тысячи золотых рублей в год! Две тысячи! А здесь даже пыль по углам не убрана! Где же тогда наши постоянные посылки? Куда вы их тратите?! Кто их крадет?

– Нет, ну… – Все трое разом запнулись, и дальше попытался оправдаться только рыжебородый: – Так ведь собор-то какой огромный! Тут таковые деньги…

– На две тысячи рублей его весь три раза в год перекрасить заново можно, а у вас даже стены не отмыты! – холодно отрезал княжич. – Да вы тут еще и побираться ходите! На что? Я хочу знать, куда уходят русские деньги?!

– Нехорошо, наверное, во храме священников так честить? – негромко произнес Копуша и опустил ладонь на рукоять косаря. – Как бы чего не вышло…

– Ничто, – так же тихо ответил Пестун. – Зато видно, как кость-то княжеская крепость набирает, волю показывает. Пока с уроков-то бегал да крестовые службы на зайцев променивал, сие вовсе незаметно было. А за злато отцовское, вон, спрос твердо требует.

– Так цену деньгам ныне знает, – пожал плечами хромой дядька. – Месяц назад серебро отцовское кончилось, княжичу пришлось гривну свою с шеи снять и два перстня на расходы путевые отдать. А тут, вона, две тысячи рублей псу под хвост.

Холопы перешептывались, невольница крутила головой, восхищаясь остатками былого византийского величия, Василий же продолжал устраивать священникам выволочку:

– За порядком никто не следит! Служки попрошайничают! Пред ликами столов нет, алтарь не покрыт. И это есть главный храм Христовой веры?! Я скажу отцу, чтобы он больше не давал сюда ни копейки!

– Мы искренне, мы истово молимся за благополучие земли русской, за здоровье семьи княжеской, за спасение его души… – пытались объясниться священники.

– За спасение своих душ мы и сами прекрасно помолиться можем! – оскалился паренек. – А деньги московские присылаемы на храм, на главную святыню христианскую!

– Но молитва первосвященников греческих, избранных, станет для бога более значимой…

– Вот как? – удивился Василий. – А личный наставник мой преподобный Савва, святитель метрополии Сарайской и Подонской, сказывал, что Господь наш Иисус Христос, грехи наши принявший, грешников по деяниям судит, по грехам и чистоте помыслов и что за злато искупление души не покупается. Али у вас здесь иной какой бог обитает?

– Могу ли я узнать, о чем вы спорите, дети мои? – неслышно приблизился к шумно беседующим мужчинам священник лет пятидесяти со смуглым, загорелым лицом, выдававшим в старике постоянного путешественника. Одет он был в длинную, суконную, бело-черную клетчатую мантию, поверх которой лежала узкая, русая, без признаков седины, бородка, расчесанная на два клинышка в стороны; на голове сидела синяя бархатная скуфья, в руках же имелся тяжелый посох в руку толщиной, с костяным резным навершием. Посохом, однако, новый собеседник никому не угрожал и всего лишь на него опирался.

– Я хочу узнать, как расходуются присылаемые моим отцом русские деньги! – решительно отрезал княжич.

– Все расскажу тебе с радостью, чадо, – спокойно кивнул старик. – Но должен заметить, ты выглядишь усталым. Вестимо, прибыл сюда издалече? И во первую голову, вестимо, умылся, переоделся, очистил тело? А также пришел в храм божий и очистил, освежил душу свою? Исповедался и причастился к дарам Божьим… Верно?

Внезапное молчание паренька подсказало смуглому священнику, что он ошибается.

– Пойдем со мной, – просто поманил княжича старик и повел к алтарю.

– Это кто? – подобравшись к примолкшим попикам, спросил Пестун.

– Киприан, митрополит русский и литовский, – полушепотом ответили те и перекрестились. – Суда тут ожидает и сведения с кафедры.

– За что?

– Дык они с митрополитом Пименом вдвоем на одном месте оказались. Но у Пимена золота больше, он свое епископство отстоит.