Хренодерский переполох - Татьяна Андрианова

— А кто со мной разговаривает? — еще больше удивился Флоднег.

— Кто-кто… Кот в пальто. Ходят тут всякие, ни днем ни ночью покоя нет. А потом козы пропадают.

— Ме-э-э, — добавил вредный голос явно козьего происхождения.

Окончательно сбитый с толку маг хоть и имел полное право на содействие всех жителей Рансильвании, но на конфликт с местным населением решил не идти.

— Простите, пожалуйста, а где поминки проводятся?

— Где? Мр-р-р-р… Да у головы, наверное, где же еще, — фыркнули в ответ. — Больше негде. Ну, не в храме же. А у него самый большой дом в селе.

— Понятно, — кивнул Флоднег, забыв, что сквозь дверь его никто не видит.

Чем быстрее он найдет село и дом головы, тем больше шансов найти ночлег и поспать хотя бы несколько часов. Пусть магу никогда раньше не приходилось охотиться на вампира, но он понимал, как опасно оставаться в лесу, где вервольф отчетливо чуял свежий след беглого узника. Встреча с вампиром даже днем таила в себе многие неожиданности, о чем свидетельствовала почти вся специальная литература, которую маг читал когда-либо. Впрочем, последние несколько веков вампиры считались полностью истребленными и потому в учебниках упоминались лишь вскользь, а более подробную литературу можно было получить только непосредственно в архиве, указав на необходимость ее изучения. Мало кто решался на лишние бюрократические проволочки, лишь бы утолить свое любопытство.

Кот Дорофей Тимофеевич — а это именно он так вкрадчиво вещал из избушки Светлолики — оказался прав на сто процентов. Поминки по усопшей ведьме проводились именно в доме головы, вернее, во дворе, где со всего села собрали столы, развесили светильники и факелы, хозяйки настряпали разных блюд, вытащили припрятанные до праздников и особых случаев пузатые пузыри самогона. За столами собралось все село. Во главе, как и положено по должности, сидел Панас Залесский, он же первым взял слово, чтобы рассказать собравшимся о светлой душе покинувшей их ведьмы, которая, несмотря на свое ремесло, была девкой справной и зла никому не чинила. К концу своей душевной речи голова так расчувствовался, что уже открыто шмыгал носом, и скупые мужские слезы скользили по обветренным щекам и запутывались в усах. Мужчины одобрительно кивали в такт прочувствованной речи головы, бабы душераздирающе всхлипывали в платочки, изредка красиво и голосисто им вторил вой местного Барбоса. Тогда остальные собаки сначала замирали, слушая протяжный напев, а затем вливались в него, задрав мохнатые морды к полной луне, тянули общую песню, у кого насколько дыхания и умения хватит. Дружное собачье пение завораживало. Даже кошки, по своей природе не жаловавшие собак, статуями замерли на своих заборах, заслушавшись.

Флоднег в сопровождении Лютого прошествовал по Хренодеркам, с удивлением озираясь по сторонам. По всему селу с каким-то особенным чувством выли собаки. Кошки тоже вели себя не совсем обычно: они целыми группами сидели на заборах, слегка покачиваясь явно в такт собачьему пению, и, по всей видимости, пребывали в каком-то трансе, так как на появление в селе мага с вервольфом не обратили ровно никакого внимания. То, что непосредственно на него животные могут вовсе не реагировать, Флоднег допускал. В такой глухомани любая кошка видела странностей больше, чем многие маги за всю свою карьеру. А вот появление Лютого всегда вызывало приступ паники у собак, а гордые, величавые кошки моментально утрачивали свою философскую невозмутимость и прятались от греха подальше, кто куда успел.

— Странно, — ни к кому, собственно, не обращаясь, резюмировал Флоднег, автоматически почесывая вервольфа за ухом.

Лютый телячьих нежностей не выносил вовсе, но боевой маг, по счастью, был единственным человеком, кому такое сходило с рук без риска лишиться пальцев.

Для эксперимента маг подошел поближе к забору, но добился только того, что одна черно-белая красавица скосила взгляд своих янтарных глаз на пришельца, задумчиво прищурилась, но тут же потеряла к нему интерес и вперила задумчивый взгляд в серебряный диск полной луны. Флоднег удивленно хмыкнул, но дальше приставать к животному не стал. Итак, все ясно: в деревне с покосившимся столбом, где полустертые от времени буквы гласили «Хрено…рки», творится нечто странное. Возможно, все дело в бежавшем из Сартакля узнике? Если это вампир так воздействует на животных, неизвестно, как он повлиял на людей. На всякий случай маг, порывшись в карманах, извлек оттуда компактный боевой жезл, заряженный заклинаниями практически под завязку, и активировал его. Навершие сразу же замерцало серебристым светом. Флоднег удовлетворенно кивнул — хоть что-то в этот день работало как надо — и отправился на поиски головы Хрено…рок.

Тем временем поминки шли своим чередом. Сказано хорошего было немало, да и чарок выпито прилично, когда во двор из темноты выступил коренастый мужчина в коричневых кожаных штанах, жилетке, простой рубахе и с мерцающей странным светом палкой в руке. Другая рука незнакомца крепко сжимала поводок здоровенного человека-волка.

Надо отдать должное жителям Хренодерок — протрезвели не сразу и не все. Сам Панас удивленно заметил, что раньше ему такие страсти не являлись даже после собственной свадьбы, когда все село пило три дня кряду и две недели похмелялось. Параскева тут же воинственно подбоченилась и посоветовала мужу пить меньше, тогда и ужасы мерещиться перестанут. За голову тут же вступился дед Кондрат, который треснул сучковатой клюкой по столу, чтобы привлечь к себе внимание общества, и гордо заявил, что в свое время варил самогон и настаивал его на мухоморах до такой крепости, что видывал нечисть и почище, и даже некоторые видения осязал и обнимал. При этих словах деда бабка Дорофея издала томный вздох, поразивший ее молодого мужа до глубины души.

Флоднег осторожно прокашлялся и сообщил:

— Уважаемые селяне, успокойтесь. Я не нежить.

Ему, разумеется, не поверили. Народ тут же пришел к выводу, что нормальная нежить ни в жизнь не признается, что она пришла кровь пить и честных людей поедать. Кто-то из женщин испуганно взвизгнул и обмяк в чьих-то крепких мужских руках. Рыжая Алкефа не вовремя вспомнила, как заезжий купец читал ей потертый увесистый том о всяких чудищах. Так там такой же мужик с огромной собакой намалеван был, а купец сказал, что это сам Дикий Охотник, который бродит по лесам и скармливает заблудившихся людей своей собаке.

— Так мы же не заблудились, — возразил было голова.

— Да ведь у нас все лес как свою пятерню знают. Заблудиться только кто-то из пришлых может, а к нам редко кто ездит. Последние-то купцы, почитай, с год назад были. Вот он и вышел к людям. Надоело их в лесу ждать. Сейчас нас всех и схарчит. Небось не побрезгует. Вон у него вид какой… дикий, — сказала и сама испугалась Алкефа.

Она сдавленно пискнула, ноги ее подкосились, и Алкефа бухнулась прямо на колени головы. Панас невольно приобнял красотку и приосанился, но встретил суровый, полный невысказанных обещаний взгляд супруги и попробовал водрузить прелестную женщину на ноги. Получалось плохо. Тогда, чтобы отвлечь медленно наливающуюся праведным гневом Параскеву от кровожадных мыслей о супруге, голова предложил: