Ход свиньей - Александр Андрюхин

— Ты в пятницу мне рассказывала, как на Бронной какие-то бандиты напали на девушку. Ты помнишь?

— Ну, помню. Только это не бандиты, а дебилы-подростки. Точнее, переростки.

— Это не важно. Ты можешь описать девушку?

— Могу, — хмыкнула жена. — Натуральная блондинка, ноги от ушей, глаза голубые — словом, полный стандартный набор. Даже описывать скучно. Тебе зачем?

— Во что она была одета? — спросил Батурин, игнорируя ее любопытство.

— Короткая юбка, белые босоножки. Светлая блузка…

Сомнений не было. Это была она. По крайней мере три события, произошедшие с ней в пятницу, не были больной фантазией: это смерть ее друга, допрос и нападение неизвестных. Несмотря на запрет психолога, следователь в тот же час позвонил Инге домой. Трубку взяла мама.

— Дочери нет дома, — произнесла она строго, после того как Батурин перечислил все свои регалии.

— Если не секрет, где она?

— А почему это интересует милицию? — подозрительно спросила мамаша.

— Вы разве не в курсе? — опешил следователь. — Она же главный свидетель.

— Свидетель чего? — испугалась женщина.

— Смерти Натана Вороновича.

— Что? — ужаснулись на том конце провода. — Он умер?

— Да! Повесился. У себя в редакции. Вы разве не знали?

— Слава богу! — облегченно выдохнула мамаша после некоторой паузы. — Извините, я не то хотела сказать. О покойниках плохо не говорят, но он просто заморочил голову моей красавице. Странно, что она ничего мне не рассказала. Инге не до него. Она молчит уже третий день. Понимаете, ей сейчас не до разговоров. Ее друзья погибли. После похорон в воскресенье она сама не своя.

— В воскресенье, говорите, — повторил следователь. — Вы сказали, что в воскресенье она была на похоронах своих знакомых?

— Мы с ней вместе ходили. Она едва стояла на ногах. Потом я уехала. Мне нужно было на работу. А она осталась на поминки.

— Извините за нескромный вопрос: на каком кладбище и в котором часу вы хоронили своих знакомых?

— На Новогиреевском, в час дня.

Этот факт удивил видавшего виды полковника милиции. В один и тот же день на одном и том же кладбище девушка с разницей в час хоронит своих друзей. Значит, то, что в пятницу тринадцатого июля умерли двое ее знакомых, тоже было правдой. Как тут не тронуться умом?

— Извините, от чего умерли ее друзья?

— Глупее смерти не придумаешь! Они отравились грибами.

Следователь вздрогнул. Он ожидал услышать что угодно, только не такую нелепицу. Вот уж действительно, глупее не вообразишь.

— Скажите, а к кому ваша дочь ездила в Самару?

— Что? — удивилась женщина. — В какую Самару? Кто вам сказал, что она ездила в Самару? Когда она ездила в Самару?

— Она мне сказала, что тринадцатого утром прибыла в Москву из Самары.

— Что за ерунда! — рассердилась женщина. — Вы, наверное, путаете. Она была у подруги, Юли. Ни в какую Самару моя дочь не ездила. Во всяком случае, я ничего об этом не слышала.

«Вот, кажется, добрались и до первой фантазии», — с удовлетворением отметил следователь и принялся тонко осведомляться об Ингином здоровье, намекая на ее пошатнувшуюся психику. Эти расспросы вызвали у женщины еще большее недоумение.

— Она, конечно, подавлена смертью своих друзей, но в целом чувствует себя как всегда. То есть нормально. Только зуб у нее сегодня разболелся.

— Хотите сказать, она в зубном? — скептично произнес следователь.

Вопрос вызвал у мамаши сразу два чувства беспокойство: и раздражение. Как и предполагал Батурин, маман оказалась не в курсе, что ее дочь беременна от Сатаны. Такая новость из уст представителя органов вызвала у женщины нервный смех. На этом разговор завершился.

«Значит, беременность тоже была фантазией. Это более чем странно, — подумал следователь. И еще подумал: Не разыгрывает ли девушка спектакль? Если бы она действительно сдвинулась по фазе, то первой, кто это заметил, несомненно, стала бы родная мать».

Через полчаса в кабинет ворвался Игошин. Вид у него был веселый, голос — бодрый, в глазах сиял охотничий блеск.

— Все выяснил от соседей! — радостно заявил он. — У Риммы Герасимовны, кажется, действительно роман с молодым дарованием. Вчера он заехал за ней в девять утра на своей машине и привез ее к нам, в управление. В половине двенадцатого соседи видели, как они подъехали к ее подъезду, а потом вместе поднялись в квартиру.

— Отпечатки пальцев добыли? — спросил следователь.

Все было здорово, но не так, как во сне. Во сне куда слаще. Во сне и Воронович орел, от одного вида которого у Инги мутится рассудок. Впрочем, и наяву королева уплывает от одного его присутствия, а вот с самарским чудаком все по-другому.

Открыв глаза, она в первую очередь увидела свинцовые тучи в окне и груду окурков на подоконнике. Журнальный столик был залит вином и заставлен грязной посудой. Сердце девушки сжалось. Она выскользнула из-под чужой руки и на цыпочках прокралась в прихожую. Дрожащими руками Инга набрала телефон Вороновича и после длинных гудков услышала его родной хрип. Видит бог, она не произнесла ни слова, но он ее почувствовал, будто волк своим звериным нюхом.

— Инга, это ты? Не молчи! Я знаю, что это ты. Куда ты пропала? Если бы ты знала, как я по тебе соскучился. Подъезжай сегодня вечером в журнал! Я буду ждать.

В его голосе она уловила дрожь. Ничего не оставалось, как пообещать приехать. Она водворила трубку на место, медленно сползла на пол и тихо заплакала. Совершенно ненужный ей мужчина отворил дверь и молча сел рядом. Она уткнулась мокрым носом в его грудь.

— Расскажи, не томи душу, — мягко прошептал он.

И Инга рассказала ему все, в мельчайших подробностях: как пришла она однажды в толстый журнал с шизанутыми стихами Гогина, и как увидела в отделе поэзии почтенного мэна, и как почтенный мэн задал ей свой коварный вопрос: «Что ею больше движет в жизни, порыв или меркантильность?»

Только о какой меркантильности может идти речь, когда за плечами всего семнадцать? И гость не мог не заметить, как приятен был девушке этот эпизод.

— Ты была еще несовершеннолетней? — спросил он, играя желваками.

— Ну, была. И что?

И она продолжала повествовать с туманным взором, не замечая, как все больше мрачнеет ее случайный друг.

— Он в тот же вечер завалил тебя на столе? — произнес гость не своим голосом.

Юная дева хотела сделать большие глаза, оскорбиться, вскочить на ноги, но вместо этого кивнула и сумасшедше расхохоталось.

— Ну, завалил. Ну, и что? Я сама этого хотела.

— И тебе понравилось?