Последняя из амазонок - Стивен Прессфилд

Он продолжил рассказ. Флотилия из шести кораблей под личным водительством Тесея, отплыв из Афин, взяла, как и наш маленький отряд, огибающий ныне Магнесианское побережье, курс на север.

— Не буду тратить время на описание всех тягот и невзгод этого плавания, — промолвил он. — Скажу лишь, что, поскольку, намереваясь добраться до Амазонского моря к началу лета, мы отчалили за два месяца до начала обычной навигации, нам довелось пережить две зимние бури. Замечу также, что, будучи ничуть не более яростными, нежели та, с которой мы столкнулись в нынешнем плавании, они, однако, нанесли куда больший урон. В разгар первого шторма два корабля, «Паноп», принадлежавший царевичу Алкману, и «Галатея», дар Союза двенадцати городов, столкнулись. Первый из них повредил снасти, потерял управление и был унесён волнами. Больше мы его не видели.

В устье Стримона мы подверглись нападению рыжегривых траллов, облепивших прибрежную полосу, как муравьи. Схватка с этим племенем, в котором оружием владеют и мужчины и женщины, стоила нам ещё тридцати воинов, а также «Панегириса», корабля, во всём подобного «Серебряному Плоду» Тесея. И это несмотря на то, что за жизнь каждого нашего товарища нападавшие заплатили тремя, а то и четырьмя своими.

Вслед за первым ураганом налетел второй, урон от которого оказался ещё хуже. Число потерь приближалось к сотне человек, оставшиеся корабли едва держались на плаву, а ведь мы ещё не покинули пределов Европы. Что делать? Вернуться домой означало потерять лицо, признав собственную беспомощность. В сердца наших воинов стало закрадываться отчаяние: похоже, излишняя самонадеянность обернулась для них полнейшей неготовностью к столь трудному плаванию.

Племена востока поддерживают связь друг с другом, словно цикады, обитающие на лугу: то, о чём узнают одни, тут же становится известно всем. Весть о том, что наш отряд ослаблен понесёнными потерями, неслась как на крыльях, опережая корабли, и в пределах ста лиг вождь каждого пастушьего народца, привычного сожительствовать со своими овцами, считал своим долгом попытать счастья в нападении на чужаков.

А должен вам сказать, что нет врага более хитрого и коварного, нежели дикарь. Лазутчики туземных племён, скрываясь на берегу, следят за кораблями и, углядев, куда те направляются, чтобы причалить, тайком окружают это место. Обнаружить варварскую засаду очень и очень трудно, ибо дикари умеют использовать особенности хорошо знакомой им местности и, кроме того, отличаются отменным терпением: любой из них способен долгое время сидеть неподвижно, скрючившись за кочкой или в какой-нибудь яме.

Тактика их весьма хитроумна: они не только позволяют причалить и вытащить корабли на берег, но никак не обнаруживают себя до тех пор, пока высадившие не разобьют лагерь, совершат жертвоприношение и устроятся на ночлег. И вот тогда, внезапно, варвары выскакивают из мрака, словно порождения ада. Я говорю это не для красного словца: лица их выкрашены в чёрный цвет, а душераздирающие крики походят на завывание демонов. Дикарь никогда не станет сражаться с эллином врукопашную, в благородном поединке. Нападая толпой, туземцы осыпают вас тучей стрел с безопасного расстояния, а при виде плотного строя немедленно отступают, но при этом отнюдь не обращаются в бегство, а лишь удаляются за пределы досягаемости вашего оружия. Стоит вам отступить на шаг, и они налетают снова, словно стая воронья.

За Стримоном наши корабли могли приставать к берегу лишь ненадолго, а после стычки с херсонесцами у нас не осталось такой возможности вовсе. Скоро закончилась вода, и людям пришлось пить вино, которое почти не утоляло жажду. Когда мы прикинули пройденное и оставшееся расстояние, то пришли в ужас.

Всё лето нам приходилось плыть против ветра, а вдобавок к тому ещё и сражаться с коварными прибрежными течениями и водоворотами. Паруса тут не помогали, и людям приходилось срывать спины, орудуя вёслами и баграми. Корабли шли на виду у берега, но пристать, чтобы отдохнуть и пополнить припасы, возможности не было. Вдоль побережья тянулись высокие, отвесные скалы, а там, где открывались просветы, кишели орды вооружённых, настроенных на грабёж и разбой варваров.

Дважды в день, огибая мысы, мы наталкивались на заграждения из лёгких парусников, а одна орда троглодитов ухитрилась поставить на нас рыбачьи сети! Положение было сложным: чтобы избежать вражеских ловушек, нам следовало держаться подальше от берега, однако состояние кораблей не позволяло удалиться в открытое море. Где-то приходилось прорываться, где-то отбиваться, и случалось так, что за целый день нам удавалось продвинуться на восток не более чем на семь-восемь стадиев. В конце концов было принято решение днём дрейфовать в отдалении от берега, а по ночам двигаться вдоль побережья на вёслах.

И вот что я скажу вам, друзья мои: при всех тяготах и бедствиях, которые нам довелось пережить, те дни были самыми счастливыми в моей жизни. Я был молод, а для юноши нет большей ценности, нежели приключения и новые впечатления. Того и другого за время плавания мы получили более чем достаточно.

Кроме того, не могла не радовать возможность оказаться в столь блестящей компании. Как не гордиться тем, что ты стал соратником таких выдающихся, несравненных героев, как Тесей, Ликос, Петей, Стих, Телеф и Эвгенид! В нашем походе на скамьях гребцов сидели царевичи и отпрыски самых владетельных родов, а с теми сверстниками, которые остались дома, хотя они и проводили время в холе, неге и безопасности, мы не поменялись бы местами за всё серебро Хализона.

Что раздражает юношу более всего прочего, так это, разумеется, его неопытность. Приобрести опыт, и боевой и житейский, молодой человек стремится любой ценой, в том числе и ценой опасности и лишений. Он готов на всё, лишь бы ветеран, опалённый солнцем, выдубленный ветрами, посоленный морем и покрытый боевыми шрамами, не взирал на него с насмешливым снисхождением. И такой опыт, бесценный и ни с чем не сравнимый, мы приобретали, когда стирали в кровь ладони на вёслах, изнывали от жажды и — я не постесняюсь признаться в этом — обделывались от страха под стрелами и камнями. Даже это не считалось позором, ибо люди, со смехом рассказывавшие о подобном конфузе, видели в случившемся с ними нечто делающее их бывалыми людьми.

К тому же молодости свойственно легко переживать и забывать любые горести: оплакав тяжкие утраты, включая потерю лучших друзей, молодой человек вновь начинает радоваться жизни. Устраиваясь на ночлег, юноша подсчитывает, насколько возрос его опыт, подобно скряге, радующемуся прибыли. Однако следует признать, что прибыток юноши выше: ни памяти, ни полученных знаний у него уже никто не украдёт и не отнимет.

С самой страшной напастью нам довелось столкнуться на северном побережье Боспора, причём как раз тогда, когда казалось, будто мы в безопасности. Берег выглядел пустынным, и мы, отважившись произвести высадку, направили туда передовой отряд, чтобы подготовить место для укреплённого лагеря. Корабли дрейфовали на расстоянии полёта стрелы. Дикари, появившиеся как будто из-под земли, у нас на глазах схватили трёх наших товарищей, и Тесей, естественно, приказал отбить пленников. Суда вошли в бухту, и тут из прибрежных зарослей вывалилась целая туча утлых лодчонок, заполненных жуткого вида дикарями, которые осыпали нас стрелами и дротиками. То были андрофаги, пожиратели людей.