Женская собственность - Валентин Черных

Школа, где разместили ветеринаров, была всего метрах в пятидесяти от его коттеджа.

Татьяна оставила в передней заляпанные грязью резиновые сапоги, он вынес ей тапочки большого размера, он всегда предлагал женщинам тапочки большого размера, пусть думают, что они единственные и неповторимые.

Она вошла в ванную, и он услышал, как она обрадовалась:

— Горячая вода! — И, выглянув из ванной, сказала: — Я приму душ!

Ванная комната не запиралась, он сам снял задвижку. В ванной побывало не так уж много, но и не мало женщин. Он обычно стучал в дверь и вносил большую махровую простыню, говоря:

— Простите, я забыл повесить простыню.

У женщин было только два стереотипа поведения. Одни закрывали ладонями грудь, другие поворачивались спиною.

И на этот раз он внес простыню. Татьяна, нагнувшись над ванной, стирала свои трусики и футболку. Она разогнулась, дала ему возможность рассмотреть себя, потом повернулась спиной и спросила:

— Осмотром доволен?

— Очень, — подтвердил он.

— Тогда принеси мне свою чистую рубаху и что-нибудь потеплее, вроде спортивного костюма, пока не подсохнет мое бельишко.

Потом она сидела за столом в его спортивном костюме «Адидас» и пила водку, разбавленную клюквенным сиропом.

Он уже придумал, что сказать:

— Двери школы закрыты, чтобы никого не будить, можешь остаться у меня. Себе я постелю на кухне.

Но Татьяна его опередила, сказав:

— Завтра рано вставать, пошли спать.

Он торопливо стелил постель.

— Постель была расстелена, и ты была растеряна, — сказала Татьяна.

Как она замечательно шутит, подумал он тогда, не зная, что это строка из стихов Евтушенко. Он по-прежнему мало читал.

Татьяне он решил показать все свое мужское умение, поэтому не торопился. Из книжек по сексологии он знал, что необходима прелюдия, да и почти всем женщинам, которые прошли через его коттедж, нравилось, что их вначале ласкают. Но Татьяна оказалась нетерпеливой.

— Извини, — сказала она. — Я уже год без мужика. Я хочу сразу.

Ее откровенность он воспринял почти как оскорбление. Наверное, это же самое она сказала бы любому другому. Он был грубее, чем обычно.

— Ты животное! — сказала она. — Но сильное животное. Мне такие еще не попадались. Ты мне нравишься.

А ему с нею было так же хорошо, как с Мариной. Она и похожа была на Марину просторными бедрами и мощью зрелой женщины, и так же понимала его и отдавалась ему, а не он ее брал. Тогда он подумал, что, если ему не встретится женщина, похожая на нее или Марину, он не будет счастлив. И только сейчас он понял, почему мужчина, разведясь с одной женщиной, женится на другой, очень похожей на прежнюю.

В тот вечер она мгновенно уснула, пробормотав:

— Только бы не залететь.

А он подумал: пусть родит. Он будет приезжать к ней в Москву и помогать своему сыну или своей дочери. Если дочери похожи на своих матерей, то Татьяна наверняка воспитает хорошую дочь.

Когда утром он проснулся, Татьяна готовила завтрак.

Весь день у него было замечательное настроение. Его не расстроил приезд клиента с жалобой, что ему не отрегулировали карбюратор. Он сам промыл, продул и отрегулировал карбюратор, не дожидаясь, когда освободится слесарь. Он радовался, как будто получил подарок, который очень хотел получить. Он получил эту взрослую красивую женщину, такую недоступную шестнадцать лет назад и такую доступную сегодня.

Во второй половине дня часа за три до окончания работ он приехал на участок ветеринаров, подошел к ней и сказал:

— Поехали ко мне! Я могу съездить и сказать твоему бригадиру, что отвез тебя для консультаций в соседнее отделение. Проверять будут вряд ли, — предложил он ей.

— Плевать на бригадира!

— А на коллег?

— И на коллег тоже.

— А на меня?

— На тебя очень хотелось бы…

Он не ожидал такого ответа. Обычно ведь задают определенные вопросы, чтобы получить на них ожидаемые ответы. Она могла ответить:

— Никогда!

Или:

— Как ты мог такое подумать!

Или:

— Ты мне очень нравишься.

Тогда бы он улыбнулся и сказал:

— Ты мне нравишься очень-очень!

То, что ей хочется и на него наплевать, ни в одном стереотипе его ответов не предусматривалось. Заготовки не было, и он молчал.

— Если очень хочется, надо плюнуть, — наконец нашел он ответ.

— Ты не очень внимателен. Я сказала, что очень хотелось бы, но…

— А что за этим «но»?

— Я вчера впервые подумала, что сплю с мужиком намного моложе себя. И сегодня весь день думала, что приду к тебе, а мне очень хотелось прийти, и увижу у тебя в доме молодую телку.

— Ты молодая.

— Уже не очень, если об этом думаю. Раньше я об этом не думала. Я была молодая, и вокруг меня были тоже все молодые. Я спала с мужиками, своими ровесниками или старше, но я была молодая. Я не блядь. Я изменяла мужу так, по случаю. Но вчера я переспала с мужиком, уже думая, что он моложе меня.

— Почему я моложе тебя?

— Потому что Света моложе меня на десять лет, а ты учился с ней в одном классе.

— Я не учился с ней в одном классе. Я учился в сельской школе, а не в московской.

— Извини, но ты не мой знакомый.

— Я твой знакомый, как и знакомый Светы, и твоего отца, и твоей матери. Просто ты не запомнила меня.

— Когда это было и где, если я тебя не запомнила?

— У вас в доме. Тогда ты училась в аспирантуре.

Татьяна задумалась.

— Не могу вспомнить, подскажи, — попросила она.

— Как-нибудь, — ответил он неопределенно.

— Ты был студентом ветеринарной академии?

— Не был. Я закончил сельскохозяйственный. Извини, я включу последние известия.

— Известия будут позже. В конце года или начале следующего.

— О чем ты?

— О том, что он долго не протянет. Эмфизема легких, два инфаркта.

Это была осень тысяча девятьсот восемьдесят четвертого года. Два года назад умер Брежнев, немногим больше года руководил из больницы Андропов, теперь болел Черненко. На очередных выборах в Верховный Совет он голосовал в больнице. В костюме, при галстуке, но в тапочках. Не все предусмотрели. Наверное, старика долго одевали, и он устал. И решили: сойдет и так. Отберут фотографии, где Генеральный по пояс, но в газетах напечатали во весь рост, и все увидели тапочки. Раньше такого в Кремле не случалось.