175 дней на счастье - Зина Кузнецова

class="p1">Леля подошла к распахнутым дверям концертного зала. Оттуда доносился смех. Маша и Федя стояли на сцене, Сергей Никитич сидел в первом ряду, все остальные рассредоточились по залу.

– Ну, ребят, ребят, давайте вернемся к образу нашего Феди, точнее, волшебника, – сказал директор. – Федя, вот ты чувствуешь, что в твоем мире можно превратить медведя в человека, наколдовать усы курице и сотворить другие чудеса?

– Нет.

– Во-о-от! А волшебник чувствовал, что может все. Особенно для своей любимой жены. Как ты думаешь, кто такой волшебник, если расшифровывать метафору Шварца?

Федя молчал.

– Волшебник – это писатель, понимаешь, творец, он создает эту сказку, создает Медведя, создает Принцессу, создает обстоятельства их встречи. Волшебник – это человек, который полон вдохновения, который так счастлив, что способен на любые чудеса. Федя, понимаешь теперь? Тебе нужно играть не волшебника из детских сказок, тебе нужно играть одухотворенного человека, который благодаря своему настроению верит, что способен на все. И действительно способен. Давайте попробуем еще раз!

Леля замерла в дверях, наблюдая. Она поняла, что это самое первое действие пьесы. Тогда волшебник устроил переполох в курятнике, а его жена просила его быть обычным человеком, без волшебных шуток.

– «Так все идет славно, как у людей, и вдруг хлоп – гром, молния, чудеса, превращения, сказки, легенды там всякие… Бедняжка…» – Маша вдруг остановилась и смутилась.

– Что такое? – спросил директор.

– Там дальше целовать надо…

– Целуй!

– Иванова-то?! – Маша даже взвизгнула.

Все засмеялись. Федя стоял красный, как будто сгорел на солнце.

– Не Федю, – Сергей Никитич улыбался, – своего мужа, волшебника.

– В губы целовать?

– По желанию…

Класс старался удержаться от смеха, но получалось плохо, и кто-то из ребят даже опустился на пол, сдавленно хихикая. Маша и Федя стояли красные и жутко недовольные.

Леля и не заметила, как губы ее растянулись в улыбке. Ей снова стало так же спокойно, как было на кухне у Ильи и его мамы. Отступив назад, в коридор, Леля прижала книгу к груди и решила, что отдаст ее потом. А где-то глубоко внутри пульсировала и робко пиналась честная мысль: «Тоже хочу смеяться там вместе со всеми». Но как это устроить? Леля не представляла, что могло бы изменить ее отношения с одноклассниками. Все казалось безвозвратно и безнадежно утрачено и испорчено. И Леля вдруг как никогда ощутила, что земля все-таки расползлась, но Леля не провалилась, а осталась одна, на этой стороне, а все остальные: мама, папа, одноклассники, тетя Таня, Илья – все были на другой.

На следующий день, когда десятиклассники собирались идти на репетицию после последнего урока, к Леле подсела Сонечка.

– Сергей Никитич передал, что очень ждет тебя сегодня, – тихо сказала она.

– Я боюсь туда идти, Сонь. Ты не представляешь, как сложно жить под вечным обстрелом. Я устала держать удар.

Сонечка сочувственно улыбнулась:

– Видишь ли, тут шаги все-таки придется делать тебе: если оставишь все как есть, ничего не изменится… Иногда, конечно, само меняется, но это прямо судьба. Не знаю, записана ли в твоей судьбе дружба с одноклассниками, но, мне кажется, лучше не рисковать и взять все в свои руки. Тем более если эти руки играют интересную главную роль.

– Иногда мне кажется, что я ужасно ненавижу ребят. Ну просто невыносимо ненавижу! Но это потому, что и они меня… Я хотела подружиться, была открыта, ты ведь знаешь, как все получилось. И когда они мне ничего не делают, я будто понимаю, что многое упускаю. Безнадежно и безвозвратно много! И тогда я хочу идти навстречу, но чтобы в меня не бросали грязь, не пытались взорвать мост, по которому я иду, ведь тогда все желание пропадает. Понимаешь?

Сонечка кивнула. Леля знала, что она не из вежливости, а правда понимает ее чувства.

Все уже собрались в актовом зале. На сцене Маша и Федя репетировали все тот же эпизод из первого действия, видимо, чтобы улучшить актерскую игру. В нужном месте Федя потянулся к Маше, а она отскочила в дальний конец сцены от неожиданности.

Класс снова упал от смеха.

– Ты что это собрался делать?! – закричала Маша.

– Получить поцелуй, – растерялся Федя.

– А чего к губам потянулся?

– Так Сергей Никитич же сказал: «По желанию…»

– Вот еще, разбежался! Посмотрите-ка, какие у него желания! Не вижу необходимости, вот придет Сергей Никитич…

Ребята шумели. В дальнем углу зала девочки рисовали декорации. Митя, худой мальчик в очках, наигрывал «Собачий вальс» на пианино, кто-то бубнил слова, стараясь запомнить свои реплики, Илья болтал с мальчиками, сидя в кресле первого ряда.

Появление Лели проигнорировали. Но она чувствовала в этом молчании бунт против нее: все прекрасно заметили ее появление. Только бодрая улыбка Сонечки удерживала Лелю от побега. Директор пришел через несколько минут, которые показались Леле в этом царстве молчаливого неодобрения целой вечностью. Она в ужасе поняла, что чувствует знакомое натяжение в висках – предвестник будущей мигрени.

– Так… – Сергей Никитич оглядел присутствующих, остановил взгляд на Леле и кивнул. – Раз все, кто необходим, здесь, давайте тогда поработаем над эпизодом первой встречи Принцессы и Медведя. Ребят, потише! Мить, не играй пока. Я вот тут принес, Леля, твой экземпляр сценария.

Леля поднялась со своего места и направилась к сцене. Голова ныла несильно, но все же Леля не могла смотреть на яркий свет, поэтому задержала взгляд на темном деревянном полу. Когда рядом с ней остановились чьи-то ноги, Леля, заинтригованная тем, кто же все-таки играет Медведя, подняла голову и увидела перед собой высокого Сережу Воробьева. Насколько Леля успела узнать его, Сережа был сдержанным, как Илья, но если от Ильи веяло целеустремленностью и увлеченностью будущим, что объясняло его отстраненность и легкую занудность, то Сережа был холодным и очень резким, почти грубым.

Директор сел в кресло в первом ряду и открыл сценарий.

– Леля, возьми что-нибудь в руки, – сказал он. – Медведь случайно толкает Принцессу, а у нее в руках цветы, она их роняет. Ну что-нибудь возьми… Да вот учебник сгодится.

Несколько раз Леле и Сереже пришлось отрабатывать естественное столкновение, потом они перешли к репликам. Из-за усиливающейся головной боли Леля не могла говорить внятно и громко, только шептала что-то под нос.

– Да она нам все испоганит, Сергей Никитич! – не выдержав, крикнула Маша из-за кулис. – Почему мы вообще должны с ней возиться? Давайте выберем другую Принцессу!

– Поддерживаю абсолютно! – отозвалась Лера.

Ребята согласно загудели. Леля стояла, держа спину прямо и, несмотря на боль в глазах, глядела прямо перед собой, не в пол. Ее первым порывом было бросить учебник в Машу, как шептал оживившийся гаденький