Каникулы Рейчел - Мэриан Кайз

– Не могу поверить в это! Все эти годы я была ему верной женой, и вот награда!

– Ты здесь из-за… э-э… алкоголизма? – вежливо спросила я. Мне вовсе не хотелось, чтобы это прозвучало так, будто я ее в чем-то обвиняю.

– Ради бога! – она замахала руками. – Это я-то – алкоголичка?

Она широко раскрыла свои умело накрашенные глаза.

– Несколько «Бакарди» с кока-колой, чтобы немного расслабиться… Видит бог, я работала на этого человека не покладая рук.

– Но тогда почему Дерьмот поместил тебя сюда? – удивилась я.

Несколько «Бакарди» – это и правда звучит довольно безобидно. И еще, зачем я назвала его «Дерьмот»? Эта моя всегдашняя отвратительная привычка – говорить на языке того, с кем я общаюсь.

– Ах, не спрашивай, Рейчел, – вздохнула Чаки. – Вот скажи, неужели я похожа на алкоголичку?

– Да нет, конечно! – с готовностью откликнулась я. О, как я ее понимала! – А я разве похожа на наркоманку?

– Боюсь, что я в этом не разбираюсь, Рейчел, – в ее голосе слышались брезгливые нотки. – Никогда не вращалась в этих кругах.

– Так вот, я – не наркоманка!

«Глупая корова!» – подумала я. Я была по-настоящему задета. И это после того, как я проявила столько такта, согласившись, что она не алкоголичка!

– Где живет твоя семья? – она снова резко поменяла тему.

– В Блэкроке, – угрюмо ответила я.

– Это по какой дороге?

Я объяснила ей. Она оживилась:

– О, я знаю, где это. Одна из моих подруг жила там. Потом они продали дом и купили чудесный домик в Киллини, с видом на бухту, с пятью ванными комнатами. Она приглашала знаменитого архитектора из Лондона.

– Вот как? – сухо осведомилась я. – И как его зовут? Я разбираюсь в архитектуре.

Разумеется, я ничего в ней не понимала, но она меня достала, и мне хотелось как-нибудь уязвить ее.

– Как же его звали… – рассеянно пробормотала она, – Джефф или что-то в этом роде…

– Никогда о таком не слышала, – мстительно процедила я.

Она и бровью не повела:

– Значит, ты не так уж понимаешь в архитектуре. Так мне и надо за стервозность! Я усвоила урок.

Еще как усвоила! В другой раз буду вдвое стервознее.

А потом она начала рассказывать про свой дом. У нее был какой-то нездоровый интерес к ванным комнатам.

– У нас образцовый дом, не дом, а картинка! – заявила она. – Хотя никакого архитектора из Лондона мы не приглашали. – У нее в глазах блеснул веселый огонек, она словно звала меня посмеяться вместе с ней.

Я улыбнулась. Мне всегда очень хотелось угодить, даже если я терпеть не могла того, кому угождала.

– Мы живем в Монкстауне, – с гордостью сказала Чаки. – Тебя долго не было в Ирландии, так что ты, может быть, не знаешь, что Монкстаун – очень модное место. Там селятся звезды шоу-бизнеса. Крис де Бург живет в нескольких шагах от нас.

Я содрогнулась:

– Поющие брови? Хорошенькое соседство!

Не могла же она и в самом деле радоваться этому факту!

– Ты, наверно, просто не слышала, как он поет, – объяснила я, – это полный отстой…

Взглянув на ее лицо, я сразу дала задний ход. О боже! Боже мой! Какое неудачное начало! Как мы теперь будем общаться? Я искренне надеялась, что она скоро уберется отсюда.

– А-а… ты давно здесь. Чаки? – спросила я.

– Семь дней. Черт!

А потом она заговорила. По-настоящему заговорила. Я-то думала, моя неудачная реплика о Крисе де Бурге положила конец нашему диалогу, а ничего другого я и не желала. Но она вдруг на моих глазах превратилась в этакую вечную батарейку «Дюрасел». Оказалось, вся эта чушь про мужа и ванные комнаты была только разминкой. Она просто выжидала. А теперь, послушная какому-то лишь ей понятному сигналу, ринулась вперед. На полной скорости, не щадя двигателей. Она безжалостно жала на газ, давила на педаль.

Суть страстного и горького монолога Чаки сводилась к тому, что никому нельзя доверять. Начиная с гинекологов и разносчиков молока и кончая мужьями. Мужьям – особенно. Через несколько минут меня уже мутило от этого потока:

– …я сказала ему, что две пинты молока мне во вторник ни к чему, потому что нас с Дерьмотом не будет весь день… (конфликт с разносчиком молока).

– …И как же я теперь могу позволить ему запускать руку мне под юбку, если больше ему не доверяю?.. (оказалось, что у ее гинеколога роман с одной из ее подруг).

– …У меня до сих пор в голове не укладывается, как он мог поместить меня сюда! Как он мог!.. (опять о Дерьмоте).

– …Я просто содрогаюсь при мысли о том, сколько раз раздевалась в его присутствии… (по-моему.

речь опять о гинекологе. Хотя позже я узнала о Чаки нечто такое, что позволило мне предположить, что речь шла о разносчике молока).

В какой-то момент мне просто стало дурно, и я совсем запуталась в ее рассуждениях. Мне очень хотелось потерять сознание, и я временами отключалась, но всякий раз, вынырнув на поверхность, обнаруживала, что она все еще говорит.

– …И он приносит мне две пинты сливок! А мы с Дерьмотом пьем только снятое молоко. Надо же заботиться о своем здоровье, правда? (снова разносчик молока).

– …Теперь мне все время кажется, что он смотрит на меня похотливым взглядом… (либо гинеколог, либо Дерьмот. Хотя вряд ли все-таки Дерьмот).

– …Что я такого сделала, чтобы меня упрятать сюда? Как он только мог! (точно, Дерьмот!).

– …А он мне говорит, что он тут ни при чем, что все счета выдает компьютер. А я ему – не разговаривайте со мной таким тоном, молодой человек… (возможно, разносчик молока).

– …Они были на шесть дюймов короче, чем надо. И. естественно, я отказалась Платить… (понятия не имею, о чем это она).

Чаки все говорила и говорила. Я слушала ее, прижавшись спиной к спинке кровати, как будто меня вращали в центрифуге. Интересно, я выглядела так же ужасно, как чувствовала себя? Я только молча кивала, говорить уже не могла. Впрочем, этого и не требовалось: она уже не останавливалась даже для того, чтобы перевести дух.

Может быть, от того, что у меня был долгий и трудный день и я очень устала, – только я вдруг почувствовала, что ненавижу ее. Честное слово, я прекрасно понимала Дермота, который поместил ее в Клойстерс. Будь Чаки моей женой, я бы с удовольствием упрятала ее в какое-нибудь лечебное учреждение. Пожалуй, я бы даже предпочла, чтобы она умерла. Я бы и деньги на киллера не стала тратить. Зачем отказывать в удовольствии себе?

Наконец мне удалось оторвать себя от ее кровати. Я решила все-таки немного поспать. Но мне вовсе не хотелось раздеваться в ее присутствии. Раздеваться перед женщиной – все равно что перед Адамом. Хотя, если вспомнить, что Адамом звали любовника моей сестры Клер, то сравнение выходило неудачное. Между Чаки и Адамом была огромная разница. Я бы с удовольствием пожила в одной комнате с Адамом. У него был рост около восьми футов десяти дюймов. Он был такой красавец, что уписаться можно, и Клер уже обещала мне, что когда она умрет, Адам достанется мне.