Золотая дева - Виктор Снежен

Он всплеснул руками, провоцируя аплодисменты. Над столами раздались скупые хлопки.

— А теперь я представляю вашему вниманию нашего гостя Луи Кастора, — всё также бодро возвестил Громом. — Мсье Луи и его внучка Луиза сегодня покидают нас и хотят произнести прощальную речь. Попросим, господа попросим.

Он снова зааплодировал, и на этот раз собравшиеся ответили более дружно.

— Дгузья! — сказал Кастор, вставая из-за стола и, приподнимая стакан компота. — Мы увозим в своём сердце частичку России. Я предложил уважаемому Ивану Степановичу, — продолжил Кастор, — привезти экспозицию музея в Париж. Русская диаспора поможет собрать средства на перелёт. Господин Дольский любезно на это согласился.

На этот раз вечерний воздух сотряс шквал аплодисментов.

— А теперь я хочу выпить этот чудесный напиток за дружбу России и Франции. Представим, друзья, что в наших с вами бокалах великолепный бобрищенский самогон.

Последнее слово Кастор произнёс по-русски старательно, по слогам. Луиза посмотрела на деда с немым укором, а с мест, опрокидывая стулья, к оратору бросилась прочувствованная толпа. С Кастором обнимались, пили по-гусарски, с плеча, кричали тосты, плеская киселём и компотом.

Через час за Касторами прибыло такси. Французов проводили до машины, требуя обещания непременно приехать на будущий год, и в сотый раз извиняясь за непростительно пуританский ужин.

Наконец, такси понеслось прочь от особняка. Кастор что-то кричал, высунувшись из окна кабины и махая рукой. Французские слова были непонятны, а из русских провожающие разобрали лишь два: «Северное сияние»…

После ужина, как и предсказывал Громов, его подопечные подняли безобразный бунт. Захватив в кладовке недельный запас консервов и круп, мятежники намеревались обменять всё это на самогонку. Для обмена они прихватили также платья и парики из театрального реквизита. Толпу художников, смахивающую на пеший цыганский табор, Громов и случившийся в имении участковый нагнали на половине пути к деревне.

Бунтовщики выслали парламентёром Хвастова.

— Евгеньич, душа горит, — страстно убеждал поэт, колотя себя в грудь. — Третью неделю торчим в этой Тьмутаракани. Весь одеколон выпили. Яви милосердие, выпиши суточные. На сухомятку даже на баб не тянет.

Понимая, что творческая интеллигенция доведена до края, Громов пообещал к вечеру выбить денег, и хрупкий мир был достигнут: продукты возвращены в кладовку, платья и парики — в гримёрку.

Утром последующего за бунтом дня, когда машина Антона подкатила к особняку, у входа его ожидал до крайности обеспокоенный Громов.

— Антон Васильевич, надо что-то решать с этим чёртовым карантином, — набросился он на следователя. — Вчера реквизит хотели пропить, а завтра и до экспонатов дойдёт. Если кого-то нужно арестовать, арестуйте меня. Только прекратите эту бездарную буффонаду.

Громов демонстративно выставил перед собой руки.

— Вам, я гляжу, понравилась роль арестованного, Илья Евгеньевич? Может всё-таки, чистосердечное напишем? — поинтересовался Антон.

— Шутите?! — взбеленился Громов. — А мне уже не до шуток! На какие средства, я извиняюсь, эту свору кормить? В министерстве требуют отчёта по финансированию фестиваля. Как я отчитаюсь за перерасход? Не по вашей статье пойду, так за растрату посадят.

— Ещё день, — обнадёжил Громова Антон. — Допрошу оставшихся — и больше вас никто не задержит. Только, обеспечьте мне явку. Вот список.

— Будут, — заверил Громов, принимая исписанный лист. — Строем приведу, как пионеров.

Антон и сам уже понимал, что слепые опросы не дадут должного результата. Нужно было отпускать художников. Всё, что возможно было получить от этой публики, он получил ещё в первый день. Однако, следствие — дело рутинное, бумажное. Предстояло допросить оставшихся возможных свидетелей, прежде чем давать добро на их отъезд из имения.

Вынужденный подчиниться служебным предписаниям, Антон принялся за опрос свидетелей с утроенным рвением. В конце концов, ему было искренне жаль милейшего Ивана Степановича, чей кабинет он бессовестно оккупировал вот уж который день. За последнюю неделю Дольский, близко принимавший к сердцу всё, что творилось в имении, поник и осунулся, а на его интеллигентном лице появилось выражение смиренной обречённости.

Вскоре фойе особняка наполнилось толпой опрашиваемых. Антон приглашал их по одному в директорский кабинет и задавал одни и те же навязшие в зубах вопросы:

«Что вы делали в ночь убийства?»

«Знали ли убитого или, хотя бы, видели ли его в имении?»

«Что вы знаете о графском кладе?»

«Видели ли в парке так называемое привидение?»

Папка с протоколами опросов пухла, но ничего, что могло бы пролить свет на ночное убийство, в ней так и не появилось.

На исходе монотонного дня в кабинет ввалился Костя Тагарин.

— Есть новости, — с порога заявил он.

Антон тотчас выпроводил очередного свидетеля и запер дверь.

— Рассказывай, — велел он, возвращаясь к столу.

— Я вскрыл «личку» Гройсмана. Шифруется, гад. Понаставил паролей, аккаунты удалённые… Пришлось повозиться. Так вот. Вчера на его «твит» письмо капнуло, — победно засиял Костя. — От того самого Батона. Ни на каких он не на солнечных островах. На днях прибывает из Хельсинки прямо в Питер.

— Вот это номер! — Антон хлопнул ладонями по столу. — Как же ты понял, что это Канарский?

— Гройсман пропалил. В дальнейшей переписке несколько раз называл Батоном. Наверное, считает, что его личку никому нельзя хакнуть.

Антон азартно потёр руки.

— Ставлю сто к одному, что гражданин Канарский в Питер не на экскурсию в Эрмитаж прикатит, — сказал он с чувством. — Бубновый у него интерес, иначе не рискнул бы вернуться.

— Слушайте дальше, — продолжил Костя. — Я пошарился по чатам, где нумизматы тусят. Некто «Гоблин» интересовался стоимостью царского империала.

— Мало ли народа может этим интересоваться?

— Мало кто имеет десять таких монет, — парировал Костя. — Я сумел дознаться об этом.

— Вот это удача! — воскликнул Антон. — Это наверняка он! Только почему десять, а не одиннадцать?

Костя пожал плечами.

— Это ещё не всё, — сказал он. — В переписке с Канарским Гройсман дважды упомянул этого «Гоблина». Похоже, «Гоблин» уже как-то на него вышел.

— Похоже, похоже, — покивал Антон.

Ай, да Костя! Ай, да молодец! — тихо возликовал Кречетов. Теперь можно будет и санкцию получить на прослушку. Наверняка, все окончательные договорённости фигурантов, вплоть до нюансов встречи, могут пройти по телефону.

— Пора наступить на хвост гражданину Канарскому, — сказал он вслух воодушевлённо. — Сегодня надо закончить с эпистолярным жанром и рвануть в Питер — готовить встречу.