Ворлок из Гардарики - Владислав Русанов

Гуннар услышал его, повернулся и покачал головой: не хорошо, мол, болтать перед глазами конунга. Сигурд махнул ему рукой – не бери в голову, я знаю, как лучше!

Хродгейр остановился точно посредине двора. Отвесил исполненный достоинства поклон. Прямо перед ним на креслах с высокими резными спинками сидели несколько человек.

Крепкий, широкоплечий мужчина, чьи светло-русые волосы и бороду обильно припорошила седина. Кустистые брови сошлись на переносице, и под внимательным взглядом серых глаз словен поежился. Годы наложили на лицо Харальда Сигурдассона сетку морщин, выбелили волосы, но не сделали его мягче и добрее. Конунгу не нужно было носить корону, чтобы любой встречный догадался, кто находится перед ним. Говорят, иные рождаются в семье правителей, с детства готовятся воссесть на трон, а когда добираются до заветного титула – пшик выходит, пустое место. А другой может даже не задумываться о короне – рубиться на мечах, грабить и пьянствовать, скитаться и бродяжничать, но она сама найдет его. И если кто-то думает по-другому, Вратко посоветовал бы ему прийти к Харальду, конунгу Норвегии, сидящему посреди не слишком чисто выметенного двора, одетого в простую куртку, какие носят викинги в походе, и сапоги с мягкими голенищами. Прийти и посмотреть тому в глаза.

Рядом с конунгом сидела статная женщина, одетая по обычаю северян, но в ее облике что-то неуловимо говорило, из какого племени она явилась сюда. Ее глаза видели днепровские кручи и густую тень киевских лесов, видели церкви, рубленные из дерева, и струги, скользящие по глади неспешной, но могучей реки. Елизавета Ярославна. Ее благосклонности Харальд добивался не один год. Посвящал стихи.

Хродгейр как-то упоминал «Висы радости», написанные тогда еще не конунгом, но вождем вольницы, грабящей побережья Эллады и Сикилии.

Есмь мужей норманнских

Млад потомок славный.

Ныне струг стремится

В страны мой арапски.

Шнеку в тын отока

Там погнал я на-даль.

Мне от Нанны ниток

Несть из Руси вести.[37]

«Нанной ниток» здесь будущий владыка Норвегии называл Елизавету, дочь киевского князя Ярослава Мудрого. И хотя Харальд женился во второй раз – обычаи норвежцев дозволяли иметь больше одной жены, – с собой в опасный поход он взял не Тору Торбергсдоттир, а уроженку Гардарики. Всем известно, дети князя Ярослава умом в отца пошли. Младшая дочь – Анна – всем королевством франков заправляет, и ничего, никто не жалуется. Значит, и Елизавета может при случае конунгу добрым советом помочь, поразмыслить вместе над трудной задачей или тайной, которой не сразу с советниками поделишься.

Рядом с Ярославной сидели две девушки, погодки по виду. Одна, по всей видимости, младшая, как две капли воды похожа на мать – тот же гордый постав головы, величавая осанка, прекрасные черты лица. С первого взгляда видно – дорога ей в королевы или княгини. Вторая не сказать что дурнушка… Нет, дочь Харальда и Елизаветы не могла быть некрасивой, но она больше походила на отца. Мальчик, юноша мог бы гордиться этим. Но девушку не слишком-то красили тяжеловатый подбородок и густые брови. И взгляд. Внимательный, вдумчивый, подходящий больше умудренному опытом военачальнику или священнику в летах.

– Младшая – Ингигерд, – шепнул Сигурд. – Ее в честь бабки назвали, жены Ярицлейва-конунга.[38]Красавица… Говорят, датский конунг, Свен Эстридссон, уже сватает ее за своего сына, Олафа. Старшая – Мария. Она – не от мира сего… Иногда пророчествует, иногда впадает в печаль – не ест, не пьет, мается, бедняжка. Дроттинг Эллисив[39]не слишком ее любит, зато Харальд… Люди болтают, он с ней советовался – плыть ли в Англию.

– Да ну? – удивился Вратко.

– Да. Мария не хотела этой войны, но договор есть договор…

– Ладно, после… – все так же шепотом оборвал старика новгородец. – Другие кто?

– Другие? Ярл Торфинн с Бирсея, ярл Сигни из Вике, ярл… Эй, ты чего, парень?

Но Вратко уже не слушал пояснений. Рядом с сухопарым благообразным стариком в епископской шапочке он увидел старого знакомца – монаха Бернара. Того самого, что взошел на борт «Морской красавицы» в Волине. Словен шагнул вперед, кулаки его сжались, и неизвестно, чем бы все закончилось, если бы широкая ладонь Гуннара не опустилась на его плечо.

– Стой спокойно! – рыкнул кормщик.

– Да это же…

– Я сказал, стой спокойно, а то придушу.

В голосе викинга звучали нотки, ясно дававшие понять – он не шутит. Вратко повиновался, хоть душа требовала броситься на подлого монаха, вцепиться ему в глотку и давить, пока из него не выльются последние капельки жизни.

Невысокий коренастый ярл Торфинн, обладатель длинных усов, поднял вверх руку, призывая собравшихся к вниманию. За несколько мгновений в толпе воцарилась мертвая тишина. Только свист ветра да отдаленные крики чаек нарушали ее.

– Датчанин Лосси по прозвищу Точильный Камень обвиняет Хродгейра, известного как Черный Скальд, и требует королевского суда! – провозгласил Торфинн. – Присутствует ли здесь Лосси Точильный Камень?

– Я тут! – ответил датчанин. Он стоял чуть-чуть правее в окружении своих дружинников.

– Присутствует ли здесь Хродгейр Черный Скальд?

– Я пришел! – подал голос норвежец.

– Пускай Лосси выскажет свои обвинения.

Точильный Камень откашлялся.

– В Зундском проливе нас застала буря. Я направил «Жрущий ветер» во фьорд Жадного Хевдинга. Все знают: когда есть где спрятаться, глупо бороться с волнами…

Лосси говорил спокойно и обстоятельно. Чувствовалось, что он готовился давно. Быть может, задумал пожаловаться на Хродгейра еще тогда, поддавшись обиде. Но Вратко не слушал его. Он смотрел только на отца Бернара, буравил его взглядом не хуже, чем Один скалу в поисках меда поэзии. Монах его не замечал. Скорее всего, и помыслить не мог, что стоящий в толпе викингов паренек – тот самый сын убитого магдебуржцем Дитером новгородского купца, уцелевший в волнах Варяжского моря.

– Весла моего корабля, отличные ясеневые весла, треснули, будто трухлявая осина! Все знают, скальды не чужды колдовства. Чем, как не колдовством, можно объяснить сломанные весла?

Ярлы за спиной короля Харальда переглянулись. О чем они подумали? Соглашались со словами датчанина или посчитали их глупой выдумкой?

– Хродгейр отказался признать свою вину. Но кто, кроме скальда, все знают, мог прочесть нид? Чьи слова еще обладают силой?

– Лестно ты отзываешься о скальдах, Лосси-датчанин! – с ухмылкой проговорил викинг, затерявшийся в свите Харальда. Одутловатое лицо, темная щетина на подбородке и куртка, густо покрытая пятнами, в которых угадывалась и жирная еда, и вино с пивом, делали его похожим на лавочника или небогатого купца. – Я начинаю гордиться тем, что я тоже скальд.