Гамбит Маккабрея - Кирил Бонфильоли

За ужином почетное место одесную комендантши пустовало; новый гость — или жертва — явно пока не вступил на борт. Я был рад, что сам не сижу там и не мне приходится перебрасываться с мадам вежливыми замечаниями, равно как и отводить взор от мерзостных и коварных персей Китти. На моем новом месте ближе к середине стола меня окружали с одного фланга — забавный ученый американец, сообщивший мне, что я могу, видимо, считать его чем-то вроде синолога, с другого — вполне сексапильнейшей юной девой на всей территории. Она очаровательно хихикала и щеголяла полной блузкой восхитительнейших грудей, какие только можно себе вообразить. Дева пообещала взять на себя мытье посуды, а после призналась, что днем я попал в нее графитовой пулей, отчего у нее вспухла ушшассная шишка, только показать ее мне сейчас она не может, потому что на ней сидит.

Едва затычка звякнула в горлышке графина с бренди, я откланялся под предлогом усталости — что было нисколько не преувеличением, а святой правдой, — и потрюхал к себе в спальню. Следующему утру должно было посвящаться Теории, а это значило, что мне следует освоить методическую брошюру или две, прежде чем сложить ручки и покойно засопеть. Но для начала я освоил изобильный глоток из одной полубутыли, а после выудил из кипы брошюру, посвященную «Расовой Имитации», и взял ее с собою в постель. Раздел, озаглавленный «Сомато-этнические ценности среды», выглядел как раз подходящим для побуждения к здоровому сну, однако я оказался не прав — в одиннадцатый раз задень. Выяснилось, что «Сомато-этнические ценности среды» повествуют о вещах завораживающих; я поневоле зачитался. Судя по всему, эти самые СЭЦы — как раз то самое, что этологи называют «умвельтом»,[73]областью тревожности, окружающей участников животного творения — таких, как человеческие существа. Похоже, все мы рождаемся с расовым ощущением личной территории вокруг наших тел (либо приобретаем его), а за пределами этой внутренней периферии «приватности» залегает внешняя сфера «дружелюбия», куда можно проникнуть по соизволению владельца или взаимному согласию. Так, например, если вы проводите собеседование с тем, кого желаете унизить, никак не высказываясь при этом, вы сажаете его на таком расстоянии от себя, чтобы человек смутно ощущал себя не в своей тарелке и вынужденно говорил чуть громче, нежели ему хочется, — и вы таким образом получаете возможность угрожающе возвышать голос. Большинство промышленных магнатов выучивают этот финт, еще ходя пешком под стол управляющих директоров, — и этот же прием был не самым захудалым из тайных орудий Гитлера. С другой стороны, позвольте малому зайти за ваш стол и усадите его в двух футах от себя — и он ощутит себя допущенным во внутренний круг аромата вашего зубного эликсира.

Сходным образом, если вам выпало выдавать себя за араба или же левантийца, вы должны беседовать с другими арабами или же левантийцами животом к животу; попробуйте отступить хоть на шаг от ужаса пред извержением чесночного дыхания и кариеса — и немедленно вскинется бровь, пусть даже маскировка ваша и владение языком идеальнее некуда.

В брошюре содержались и другие перлы, более завораживающие; некоторые я уже знал и без того. К примеру, нельзя трогать людей за тюрбаны — но, с другой стороны, я к такому никогда и не стремился. Еще я знал, например, что среди мусульман нельзя брать пищу левой рукой, однако мне было неизвестно, что трогать ею почти все, что угодно, приравнивается в определенных обстоятельствах к смертельному оскорблению. (Мусульмане, изволите ли видеть, пользуются левой рукой лишь с одной целью. Нехватка воды в пустыне, сами понимаете.) К тому же я был осведомлен, что улыбка без размыкания губ у некоторых пород китайцев означает «я не понимаю», — но не ведал, что улыбка пошире означает «вы меня смущаете», а если еще и зубы обнажаются, то это значит нечто совершенно третье. К китайским ресторанам, как я осознал, прочтя брошюру, относиться, как прежде, я уже не смогу. (В то время я был сравнительно невинен; дали бы мне заглянуть в будущее, я опрометью выскочил бы в окно, а там будь что будет с этими доберманами и электрифицированным забором.)

Я все еще размышлял над этими фрагментами полезных знаний, когда погас свет, и тридцать секунд спустя коблоподобный голос динамика сообщил мне, что свет сейчас погасят.

Я убаюкал себя, пытаясь вообразить, где именно на моей очаровательной соседке по столу расположился синяк. Будь я моложе и не так утомляем, подобные мысли не дали бы мне заснуть до рассвета.

Ханжи за прокторов здесь, вдовы — за деканов,

И свежи выпускницы в золоте волос.

«Принцесса»

УТРО ТЕОРИИ ПРОШЛО ХОРОШО; когда настал мой черед, я сумел довольно убедительно изобразить левантинца, ибо выпросил на кухне зубок чеснока. Инструкторесса смятенно отшатнулась, когда я подступил к ней, выпятив брюхо, заунывно ноя, размахивая руками, а равно изрыгая ядовитые пары, рожденные этим князем всех овощей.

Моя хорошенькая соседка по столу за ланчем тоже подалась в ужасе назад, но как раз на этот крайний случай я приберег дольку, и соседка послушно ее сжевала.

— Что такое? — вскричала она мгновение спустя. — Вы больше ничем не пахнете!

Я учтиво осведомился о ее синяке и выяснил, что он по-прежнему суавнительно ушшасен, но она собиуается натеуеть его ауникой, только не совсем моуэт до него достать. Мы умозрительно переглянулись.

Однако это не помешало ей во второй половине дня всеми силами постараться и пребольно обработать меня на учениях «Найти и уничтожить», проведенных на обширном участке лесопосадок и кустарников: моя соседка с менее чем двадцати шагов игриво всадила графитовую пулю прямо в пару свернутых шерстяных носков, которую я благоразумно разместил там, где крикетёр хранит свой гульфик.

— Ты за это заплатишь, — пробормотал я, созерцая алое пятно, расползшееся в промежности моих боевых штанов. (Я выступал за Белую сторону в этой конкретной стратагеме «кригшпиля»,[74]изволите ли видеть, а она — за Красную, и наши пули были окрашены соответствующим образом.) Я исправно отрапортовался убитым ближайшей рефери, которая хихикнула, обработала мой алый знак доблести[75]детергентом из баллончика и снова отправила на бойню, введя меня в немалую краску. Искусно я прополз по газону к канаве или «ха-ха»,[76]червяком протащился вдоль нее, пока не оказался за пределами кустарника, выскользнул наружу снова и занял позицию в малюсеньком неухоженном клочке сорняков на самом краю лесопосадок. (Давным-давно меня научили всегда выбирать самое маленькое прикрытие из всех возможных, которого едва ли хватит, чтобы, собственно, прикрыть вас; если вы таитесь за самой неадекватной кочкой или кустиком, на вас нападут в последнюю очередь, а вы зато можете оказаться способны фланговым огнем скосить остальных, пока они штурмуют прикрытия помощнее. Не знаю, чему учат солдат в наши дни нейтронных бомб. Молиться, должно быть.)