Экзорцисты - Джон Сирлз

Дядя отъехал от тротуара. Когда задние огни его машины скрылись за поворотом, мама еще сильнее сжала крест и спросила, знаю ли я, куда они уехали.

– Покататься. Может быть, они заедут поиграть в автоматы.

Мама закрыла глаза, и я поняла, что она молится. Когда она открыла глаза, я спросила, как она узнала, что мы с Роуз вышли из отеля. Я думала, она скажет, что у нее возникло одно из ее предчувствий, но она ответила, что охранник зашел в оранжерею и обнаружил, что нас там нет. Мама извинилась и оставила отца на сцене одного, а сама отправилась нас искать.

– Не могу поверить, что она уехала с ним, – пробормотала мама.

Я хотела ей сказать, как ужасно я сожалею, что не смогла сдержать обещания, данного отцу, но в этот момент заговорил другой человек.

– Прошу меня простить, – раздался новый голос.

Мама и я повернулись и увидели мужчину с расцарапанными руками. Мы были так озабочены, что не заметили, как он подошел. Из-под козырька бейсбольной кепки виднелись длинный нос с раздувающимися ноздрями и узкие губы. Должно быть, он провел рукой по лицу, потому что одна щека была измазана в крови.

– Не хочется вас беспокоить, но…

– Да, сейчас не самое подходящее время, – сказала мама, расправив плечи. Она никогда не была грубой, но оказалась в крайне неприятной ситуации. – Как вы, вероятно, заметили, у нас возникли семейные проблемы.

– Сожалею. – Мужчина подошел ближе, и я увидела, что под пятнами крови кожа у него на лице совсем гладкая. – Мне очень жаль. Но пожалуйста… Я провел за рулем много часов, чтобы услышать вашего мужа и вас.

– Мой муж сейчас выступает в конференц-зале. Если вы поторопитесь, то успеете его послушать.

– Мне это известно. Я уже побывал в аудитории. Но мне пришлось уйти из-за того…

Он смолк, и мама посмотрела на него более внимательно. Я увидела, как ее лицо смягчилось и обрело обычное безмятежное выражение.

– Ну… мне нужна ваша помощь.

Он показал на кусты, и мама направилась к ним. У меня возникло ощущение, что она не хочет, чтобы я шла за ней, поэтому осталась стоять на месте. Мужчина поступил так же. Мы смотрели, как мама подобрала подол платья и присела на корточки. Она не стала звать, обращаясь к темноте, как делал мужчина, а начала напевать ту самую песню, которую пела, когда мы ехали во Флориду, чтобы заставить Роуз вести себя прилично. Когда мама закончила петь, она протянула руку, и я сжалась, ожидая услышать шелест листвы и пронзительное рычание.

Однако тишину нарушал лишь шум ветра в листьях пальм. Я всмотрелась внимательнее и заметила пару глаз неподалеку от маминой руки. Влажные и блестящие, они заставили меня подумать о животном, моргающем в темноте. А потом она медленно появилась. Не животное. Девочка. Пожалуй, старше меня, но ненамного. Тринадцать или четырнадцать лет, светлые волосы растрепаны, на лице застыло пустое ошеломленное выражение. Она взяла маму за руку, и некоторое время они стояли рядом. Затем мама принялась крестить лоб девочки, раз за разом повторяя одно и то же движение. Я очень скоро сбилась со счета. Закончив, она сжала ладонями щеки девочки, закрыла глаза, и ее губы зашевелились в молитве.

– Во имя Отца, – наконец сказала она, – и Сына и Святого Духа.

Она снова взяла девочку за руку и повела к тому месту, где совсем недавно стоял пикап дяди. Снова пошел дождь, мои волосы и щеки стали влажными, и я более внимательно разглядела девочку. На ней не было туфель и только один носок. Рваные шорты и футболка. На розовых щеках и руках виднелись царапины – такие же, как на руках мужчины. Блестящие голубые глаза не-отрывно смотрели на мою мать. Она открыла рот, словно марионетка, но не сумела произнести ни единого звука.

Тем не менее моя мать понимала.

– Все в порядке, – сказала она. – Вы можете ее взять, – добавила она, поворачиваясь к мужчине.

С благословения моей матери он шагнул к девочке и протянул к ней руку. Когда девочка ее взяла, он удивленно сказал:

– Люди говорят правду. У вас дар.

Мама коротко кивнула, но больше никак не отреагировала на его слова. Прошло много лет, но мама все еще не любила находиться в центре внимания. К тому же она почти наверняка думала о старшей дочери, которая была где-то на темной дороге рядом с пьяным братом ее мужа, сидевшим за рулем старого пикапа.

– Все в порядке, – сказала она мужчине. – Вы нуждались в помощи. А в некоторых случаях получить ее в нашем мире очень непросто.

Мы повернулись, собираясь уйти, но мужчина протянул руку и пожал ладонь моей мамы.

– Спасибо за понимание, – сказал он. – Кстати, меня зовут Альберт Линч, а это моя дочь Абигейл.

«Появился свидетель, который может обеспечить алиби человеку, подозреваемому в нашумевшем убийстве супругов из Мэриленда».

Заголовок в газете, аккуратно сложенной в мусорной корзине возле письменного стола Бошоффа, сразу бросался в глаза. Войдя в его кабинет утром после Хеллоуина, я посмотрела вниз и увидела эти слова и гладкое лицо Альберта Линча – лысую голову, длинный нос и редкие усики, – глядящего на меня.

Я избегала историй о гибели моих родителей с тех пор, как Кора дала мне свой единственный хороший совет: «Вещи, которые люди будут писать, помешают тебе жить. Пусть лучше детективы и адвокаты держат тебя в курсе дела». Поэтому я постаралась сосредоточиться на Бошоффе, который снял обертку с леденца от кашля и положил его на язык.

– Вчера вечером я прочитал стихотворение, напомнившее мне о тебе, Сильви.

– Стихотворение?

– Да. Я весь день хотел тебе о нем рассказать. – Когда я села, он сообщил мне, что читает стихи во время приступов бессонницы. Вообще он больше всего любит кулинарные книги, но успел изучить все, что стоят на его полке, а покупать новые не хотелось – они слишком дорого стоят. – Кое-кто утверждает, что поэзия не слишком отличается от кулинарии, ведь рецепты – это маленькие стихотворения. Ты согласна со мной?

Я кивнула, вспомнив рецепт, прочитанный моей сестрой перед тем, как я ушла в школу. Если учесть, что произошло прошлым вечером, не удивительно, что я так и не заснула. Вскоре после того, как взошло солнце, к нам на подъездную дорожку свернула машина. Выглянув в окно, я увидела Кору, сажающую Халк на заднее сиденье, в то время как Роуз выскочила из передней двери, и ее тут же вырвало.

– Я знаю, о чем ты думаешь, – сказала Роуз, вытирая рот и выпрямляясь, когда я вошла вслед за ней на кухню. Она смыла зеленый макияж, хотя его частицы остались в волосах. – Ты думаешь: не нужно блевать в раковину. Но кто сказал, что унитаз единственное место, которое для этого предназначено? Если подумать, раковина подходит гораздо больше.

На самом деле я думала о мальчишках, которые вчера подходили к двери, и о свете в подвале. Я открыла рот, чтобы рассказать о них Роуз, но она успела заговорить раньше.