Алгоритм хаоса - Сергей Николаевич Огольцов

не научилась читать наши мысли, порой от праздности несёшь такую ересь, что всему пи… то есть, ПИ нашла бы всему место на их богоугодно пылающих кострах…

* * *

20

…она не приступами, эта боль, не выкручивает судорогой, не колет, не хлещет, не пульсирует, она убивает своей ровной неизменностью, убивает не позволяя умереть, держит в режуще жёстких оковах пыточного станка, вмятым в него до последнего предела, безысходно, просвета нет ни даже на волосок, знает своё дело, эта боль…

 …но и самые умелые пытки притупляются, мало-помалу, мы разделяемся – боль и я, мы не не едины более, не сплющены в неразборчивый ком, пусть даже она по-прежнему тут, со мной, всё так же мучительна, нестерпима и неизбывна, но она уже не часть меня, теперь уже нет…

…тончайшая, словно истлевший саван, прослойка бесчувствия обволакивает разреженным слоем занемелости, разделившей боль и меня хрупкой скорлупой из ничего, сообщающей мне отстранённость, дающей ничтожнейшую малость пространства ощутить себя воспарившим над болью… кто я?.

…тьма чёрная, непроглядная, облепляет со всех сторон, я чувствую её вязкость… ощущаю чёрную липкую темень… сквозь неё просачивается звук воды, тихий плеск посреди тьмы кромешной…

…и я знаю, что мне придётся это сделать, знаю, что будет больно, но надо отважиться на этот отчаянный рывок сквозь боль, которая уже не часть меня… знаю, пронзит, но мне… нужно знать здесь ли оно, то едва ощутимое нечто, что чувствую помимо густой тьмы… ну же! да-ВААЙ!. oooooooooo!

…сквозь боль и слёзы из-под век распахнутых через силу, настежь… льётся свет, половодье света и я вижу, как прекрасен лик Луны склоняющейся надо мной, всё ближе, широкоскулая красавица перед глазами раскрытыми преодолев боль…

И вижу я, что это хорошо, этот призрачно-тихий свет струящийся от неё, печальной, всеведающей, приблизившейся ко мне, закованному в муки… склонившейся оросить мерцанием лёгкого света… лицом к лицу

Так сотворила она меня вновь, изливая свет своего лика на меня, затерянного в нескончаемых муках, но найденного ею истёрзанным, искалеченным, вопящим во всеуслышание, что я растоптанный червь и раб неодолимой боли… но сменился животный вой благодарным прерывистым стоном к дарующей свет Луне… как хорошо…

* * *

21

– И кто же проводил инструктаж? – спросил Вит. – Федералы? Которые тебя арестовали?

– Они никакие не федералы, охранники из Конторы, где я работаю, а она с правительством дел не имеет.

– И на кого же тогда работает Контора?

– На глобальную надстройку поверх всех правительств на земле.

– Да ну? Опять? И когда уже людям надоест эта старперская жвачка про Масонов? Теория Заговора для старших классов средней школы. Завязывай – надоело.

– Не переживай, на экзамене про это не спросят. – Лекс опустился на диван. – Можно мне стакан воды?

Вит принёс из холодильника бутылку минеральной. Гость приложился пару раз и снова завинтил крышку.

– Один вопрос к тебе, Вит, не совсем приятный. Слишком давно его сдерживаю, дальше уж  невмоготу. Заранее прошу прощения, если что.

– Охренеть какие мы воспитанные! Тут поневоле возникают жутчайшие подозрения – ты ли это, друг мой? Валяй, чего уж. Извиняю заранее, на всякий.

– Ну, в общем… чёрт! это трудно… Хочу спросить, почему вы разошлись? Ведь видно ж было, что вы… ну, особенные друг для друга.

– Когда-то это называли «любовь», юноша. Да, я любил, идея разрыва  исходила не от меня. Скорее всего, ей захотелось испытать момент невыразимого счастья, а для этого она должна высвобождать кого-нибудь. И неважно – меня или Пушка.

– Я не врубаюсь, друг. Какой ещё Пушок? Ты что – под дозой?.

– Забудь, случайная оговорка, язык заплёлся. А ты, кстати, как?

– Хочешь знать как я? Да? Спасибо! Всё прекрасно! За маленьким исключением, что нет больше Лекса и Алека Тейлора Младшего тоже нет. Но это мелочи. На! Смотри!

Он встал с дивана и, чуть накренившись, вскрылил в обе стороны полы своей расстёгнутой ветровки.

Холодный ужас охватил Вита при виде страшного зрелища – вместо весёлого толстяка сибарита, которого он знал, пред ним стоял скелет в клетчатой рубашке обвисшей вертикально с обтянутых кожей ключиц.

– Ну, как? – вопросил Лекс. Он ухватил руками единственную выпуклость в рубашечной ткани типа полупустого мешка из шотландки, висячая запчасть от конька-горбунка (зачем-то в клетчатом узоре клана МакГвайров), чуть ниже пояса и – поболтал им по часовой стрелке, а потом вспять.

– О, нет! – вскричал Вит, с болью догадываясь, что мешок оказался избыточной, не успевшей сократится кожей, что пару месяцев тому покрывала широкое брюхо его друга-гурмана. – Возможно ли такое? Скажи, брат! Рассказывай всё!

– Всё? Это будет больно, мэн.

– Ничего, я не брезглив. Говори!

– Я не могу есть. Лишён этой возможности. Жевать, глотать – получается, могу набить желудок, но ничего не чувствую при этом, ни грамма радости, что делала меня счастливым за столом. Так зачем же есть? Могу перехватить хот-дог здесь, бургер там, за весь день, если вспомню. Куда ушли мои несдержанные рейды в холодильник среди ночи?. Ни аппетита нет, ни чувства голода.

– О, бедняга! Бедный, бедный Лекс! Но почему?

– Из-за потрясений, полагаю, через которые мне пришлось пройти.

Не в силах скрыть остатки колебания, Лекс прикашлянул и отвёл взгляд в угол, прежде, чем продолжить:

– Я встретил её через год после того, как вы расстались. Случайно, на улице. Она позвала посидеть в кафе. Кто в силах сказать "нет" такой женщине? Сидим, болтаем дружески и вдруг смотрю – она флиртует не на шутку!. Ну, что я буду рассказывать, все мы одинаковы… не разобрать жарко тебе или тесно… в голове сумбур, мелю, что попало: «В древней», – говорю, – «Японии даже нищий, бродячий Японский самурай мог провести ночь с самой прославленной гейшей города Хэйан, в кредит, который погашал наутро собственноручным харакири».

– Ну я не так, чтоб сильно разбиралась, – говорит она, – в Японской истории. Как насчёт уплатить за ночь дружеской услугой?

– Какой услугой?

– Детали отложим на утро.

– Ну, в общем… Наутро она мне поручила передать тебе её слова «Вит оказался лучшим любовником в её жизни».

– А потом?

– Потом я видел её дважды. Через неделю после… гм!. После того, как выполнил поручение. В том же кафе она поблагодарила, что я сдержал уговор и предложила устроиться на работу в Контору, о которой я в жизни не слыхал… Не поверил, когда она сказала сколько там платят – у них там что? сенаторы работают? Но как оказалось, она не шутила… А второй раз два месяца назад в кабинете Риттера. Он там шеф по безопасности. Мне