Что-то гадкое в сарае - Кирил Бонфильоли

— Ну и вот, видите или как?

— Вижу. А что у нас с миссис Сэм?

— Ну, все не здорово. Я слыхал, ей поплохело, и ее утром сплавили на большую землю. Мистер Давенант уже звонил, спрашивал, когда вернетесь. Ему, похоже, тож худо.

— Ох батюшки, так он заглянет вечером, как думаешь?

— Не, он из Англии звонил. Вернется завтра утром, хочет зайти на ланч.

— Стало быть, и зайдет, — подытожил я. — Стало быть, и зайдет. Но гораздо важнее — есть ли у нас мне что-нибудь на ужин?

— Ну. Я вам целое угощеньице приготовил — почки все в вине и горчице на жареном хлебе, пара картофелин в соку и чесночку побольше.

— То, что надо! — воскликнул я. — Полагаю, ты не бросишь меня за столом одного, Джок?

— Очень надо, мистер Чарли.

Весна кишела в воздухе на следующий день недвусмысленно, и я в кои-то веки пробудился с ощущением благополучия и позывом совершать долгие пешие прогулки по сельской местности. Понуждаемый разделить сие чувство, я прошествовал в комнату Иоанны и распахнул занавеси.

— Как можешь ты лежать здесь, — воскликнул я, — когда солнце льет свои лучи, а весь мир празднует май?!

Я не вполне уловил те два слова, что она промычала в ответ, но они значили явно не «доброе утро».

Вскоре я был уже внизу — бил копытами и мешал хозяйству, требуя себе приличный завтрак вместо моих обычных «алки-зельцера» и декседрина. Крайне вкусно все это — и овсянка, и копченая рыба, и бекон, и яйца, и гренок, и джем, вот только последний кусочек бекона обернулся у меня во рту прахом, когда Джок вывалил у моей тарелки утреннюю почту. На самой вершине кучи лежал унылый конверт цвета буйволовой кожи — из тех, что помечены буквами НСЕВ[115]. Чтя, я содрогался. С показным замешательством Налоговый Инспектор Ее Величества отмечал, что в прошлом году, согласно моей Налоговой Декларации, издержки мои превзошли мой доход; на что же тогда, заботливо осведомлялся он, я изволю существовать? И далее он умудрялся предполагать — хоть и фразируя это несколько иначе, — что он обо мне беспокоится. Хорошо ли я питаюсь?

Я выписал ему чек на совершенно иррелевантную сумму в £ 111.99, коя собьет с толку его электронно-вычислительную машину на месяц, а то и на два, после чего в полном счастье провел десять минут, стирая имя и адрес получателя с конверта и впечатывая новые, тем самым переадресуя послание моему новому другу, преподше Скон-колледжа. Всем хорошим в жизни нужно делиться — вот как я всегда говорю. Сим путем мы проходим лишь раз, знаете ли.

Джордж явился прежде Сэма и рассказал мне о последнем деянии насильника. Наутро Джордж телефонировал супругу жертвы, ибо они приятельствовали, и подтвердил слухи о наличествовании уже знакомых нам гадких магических финтифлюшек. Словесного портрета, достойного подобного наименования, у нас по-прежнему не было: супруга врача, крепкая кобылка, попробовала сорвать с насильника маску, пока он наиболее глубоким манером был погружен в свою задачу, но тот немедленно оглушил ее ударом кулака в висок — на удивление добросердечным и, как мне помстилось, довольно-таки мастеровитым. Хоть с какой-то определенностью его жертва могла сообщить лишь, что мужчина был силен, хорошо сложен и, вероятно, не самой первой молодости.

— Похоже, встряска для нее оказалась не слишком велика, — продолжал Джордж. — Была, видите ли, медсестрой в Армии. Этих девах трудно шокировать. Я так полагаю, она больше в ярости, нежели в чем-либо ином.

— А как Соня?

— Ну, в общем, бывает, что еще колготится, когда не забывает вспомнить, но в целом, я бы сказал, оправилась неплохо. В отличие от бедняжки Ви — у той, похоже, все дома будут еще не скоро. Кстати, поосторожней выражайтесь при Сэме — он принимает такое очень близко к сердцу. Вполне может убить.

Тут и вошел Сэм, словно ему суфлировали: бледнее обычного, не так ухожен, физиономия безрадостная. Выхлебал половину стакана, мною ему предложенного, даже не присев.

— Так? — вот что рявкнул он, когда все же уселся.

— Нет, Сэм, — ответил я. — У нас все не так, и я бы предпочел обсуждать дела лишь после того, как мы все чуточку освежимся, вы не согласны? — Он лишь зыркнул на меня, ничуть не соглашаясь, поэтому я пошел другим галсом. — Но сначала, — сказал я, — если вы не против с нами поделиться, нас очень тревожит Виолетта. Например — где она?

Он допил стакан вторым же глотком. Напиток вообще-то довольно крепкий для обеда. Я смешал ему еще, на сей раз позволив себе капельку больше свободы с содовой.

— Чертовски кошмарное место у Вирджиния-Уотер, — наконец соизволил он. — Но не у самого озера, а из тех других частных лечебниц, что специализируются на Нервных Расстройствах, как они это называют. Жуткие викторианские казармы в стиле «возрожденной ломбардской готики» — очень похоже на Манчестерскую ратушу, но вокруг рододендроны и араукарии. По коридорам мечутся розовые дородные консультанты, за каждым, как за кометой, — хвост обожающих ключниц, сестер, нянечек и уборщиц. Будто мальцы бегают за лошадкой с совочком и ведерком, чтобы у папаши розы хорошо росли. Мерзкая сучка в регистратуре мягко довела до моего сведения, что стоимость пребывания — 60 фунтов в день, а потом прищурилась, ёкну я от такого или нет. «Плата взимается за две недели вперед», — продолжала она. Я отдал ей чек на 840 фунтов, и она сказала, что «доктор», возможно, «посмотрит» Виолетту нынче вечером. Я ответил, что за 840 фунтов «доктору» чертовски лучше бы посмотреть Виолетту здесь и сейчас. Регистраторша глянула на меня так, будто я перднул в церкви. После чего мы обменялись парой слов, и я победил, хоть и пришлось извиниться за наречие «чертовски».

— «Мне жаль барана, что с тобой бодаться вздумал слабеньким умишком», — процитировал я. Зверский взгляд его сообщил мне, что игривость не подобает настроению момента. (Не могу, понимаете ли, ничего с собой сделать: один недобрый друг некогда показал мне абзац в «Медицинской энциклопедии»:

«МОРИЯ, — гласил абзац. — Болезненная тяга к произнесению предположительно остроумных замечаний. Иногда случается у людей с чрезмерно развитыми лобными долями мозга».)

— «Доктором», — продолжал между тем Сэм, — оказалась венская еврейка…

— Совсем как Иоанна, — жизнерадостно напомнил ему я, пока он не успел вмешаться.

— Совсем не как Иоанна. То был Бодлеров оригинал, «affreuse juive»[116], выглядела она, как злонамеренный мешок картошки. Но, к моему удивлению, культурная и явный ас в своей работе. Выслушала регистраторшину версию событий, сложив руки на коленях, не взглянула на нее ни разу, но регистраторша под конец еле сдерживала слезы. Потрясающая тварь. С таким бодрым бессердечием, которое наблюдаешь только у лучших врачей, — серьезно-проникновенным и деликатным я не верю, в Оксфорде бывал знаком со многими студентами-медиками. После этого доктор отвела меня к себе в кабинет и расспросила о Виолеттиных родственниках. И тут я, конечно, не мог не выложить ей про «Лючию ди Ламмермур»[117].