Не говори никому - Харлан Кобен

– И что из этого?

Лифт остановился.

– Сейчас увидишь.

Дверь скользнула в сторону, открыв выход в разделенный бесчисленными перегородками зал. Сейчас в таких помещениях располагается большинство офисов. Сними крышу, посмотри сверху – и ты не найдешь никакого отличия между этажом высотного здания и крысиной норой с ее многочисленными лабиринтами. Да и изнутри то же впечатление.

Шона уверенно лавировала между перегородками, я болтался у нее в кильватере. Мы повернули налево, затем направо и опять налево.

– Может, пора бросать хлебные крошки? – поинтересовался я.

– Неплохо бы, – серьезно ответила Шона.

– Тогда я к твоим услугам.

Она даже не улыбнулась.

– Ты хоть скажешь, где мы?

– Фирма называется «Диджиком». Наше модельное агентство сотрудничает с ними время от времени.

– И чем они занимаются?

– Сейчас увидишь, – сказала Шона.

Мы свернули в последний раз и очутились в захламленном помещении, где хозяйничал молодой человек с длинными волосами и гибкими пальцами пианиста.

– Это Фаррелл Линч. Фаррелл, это Дэвид Бек.

Я пожал гибкую кисть «пианиста». Фаррелл промямлил:

– Привет.

– Ну-ка, – сказала Шона, – покажи ему.

Линч крутнулся на стуле и застучал по клавиатуре компьютера. Мы с Шоной встали у него за спиной.

– Готово.

– Включай.

Линч нажал какую-то кнопку. Экран почернел, затем на нем появился Хэмфри Богарт, в плаще и шляпе. Я сразу узнал сцену из «Касабланки».[12]Туман, самолет на заднем плане. Финал.

Я вопросительно поглядел на Шону.

– Погоди, – сказала она.

Камера сфокусировалась на Богарте; он как раз говорил Ингрид Бергман, что она летит на этом самолете с Ласло и что проблемы трех маленьких людей не имеют никакой ценности в нашем мире. Затем камера переехала на Ингрид Бергман, и…

…Ингрид Бергман там не было.

Я моргнул. На экране в шляпе с вуалью, глядя на Богарта сквозь туман, стояла Шона.

– Я не могу поехать с тобой, Рик, – драматически произнесла она. – Потому что я безумно люблю Аву Гарднер.

Я повернулся к настоящей Шоне. Видимо, вопрос был написан у меня на лице, поскольку она молча кивнула. Но все же я решился произнести его вслух:

– Ты думаешь… – Я замялся. – Думаешь, меня пытаются одурачить с помощью фальшивой фотографии? Подделки?

– Цифровой фотографии, – поправил Фаррелл. – Это гораздо легче. Компьютерные снимки – это не пленки. Это просто файлы, которые работают почти как обычный текстовый документ. Вы же знаете, насколько легко заменить в документе какое-нибудь слово.

Я кивнул.

– А для того, кто хоть чуть-чуть умеет работать с цифровыми фото, так же легко изменить внешность. Строго говоря, видеопоток – это даже и не фото. Это определенное количество пикселей, которыми можно манипулировать, как твоей душе угодно. Вырезал, прилепил, отретушировал – готово.

– Однако Элизабет стала выглядеть гораздо старше, – упорствовал я. – Не так, как раньше.

– Фаррелл? – сказала Шона.

Линч нажал какую-то кнопку. Богарт вернулся. Когда он снова обратился к Шоне – Ингрид Бергман, та выглядела лет на семьдесят.

– Программа постепенного взросления, – объяснил Фаррелл. – Обычно используется при розыске пропавших детей, продается в любом магазине. И точно так же можно изменить любую часть облика Шоны – прическу, цвет глаз, форму носа. Сделать губы тоньше или пухлее, нанести куда угодно татуировку.

– Спасибо, Фаррелл, – сказал Шона, поглядев на него так выразительно, что понял бы даже слепой.

Линч слепым не был. Поэтому, извинившись, он встал и отошел на достаточное расстояние.

– Я вспомнила свою недавнюю фотосессию, – объяснила Шона. – Один из снимков вышел прекрасно, заказчику страшно понравилось, да вот беда – я потеряла сережку. Мы принесли отснятые материалы сюда, Фаррелл нажал пару кнопок, и – вуаля! – сережка на месте!

Я потряс головой.

– Понимаешь, Бек, ФБР считает, что ты убил Элизабет, хотя и не может этого доказать. Эстер говорит, что они пойдут на все, лишь бы упечь тебя за решетку. Вот я и подумала: а что, если это они посылают сообщения, чтобы вывести тебя из равновесия?

– А час поцелуя…

– Ну и что?

– Как они могли о нем узнать?

– Я знаю о нем. Линда знает о нем. Держу пари, знает Ребекка и, вероятно, родители Элизабет. Кто угодно мог проболтаться.

У меня в глазах закипели слезы. Стараясь говорить так, чтобы голос не дрожал, я спросил:

– Итак, ты считаешь, что все это – розыгрыш?

– Не знаю, Бек. Правда, не знаю. Давай рассуждать здраво. Если Элизабет жива, то где она пропадала все эти восемь лет? Почему восстала из могилы именно сейчас, когда ФБР обвиняет тебя в ее гибели? И в конце концов, неужели ты и вправду веришь в возвращение с того света? Да, ты хотел бы, чтобы она ожила. Черт, я сама бы этого хотела! Но если мыслить объективно: чья версия более правдоподобна, твоя или моя?

Я шагнул назад и упал в кресло. Сердце колотилось, надежда таяла так же стремительно, как и появилась.

Розыгрыш. Неужели все случившееся – лишь злой розыгрыш?

Обосновавшись в студии Ребекки Шейес, Ларри Гэндл достал мобильный телефон и позвонил жене:

– Буду поздно.

– Не забудь принять лекарство, – напомнила Пэтти.

Гэндл страдал легкой формой диабета, заставлявшей его соблюдать диету и пить таблетки. Разумеется, никакого инсулина.

– Приму.

Эрик Ву, нацепив свои неизменные наушники, аккуратно расстилал около двери виниловую пленку.

Гэндл попрощался с женой и натянул пару латексных перчаток. Обыск обещал быть долгим и тщательным. Как и большинство фотографов, Шейес хранила тонны негативов. Четыре металлических шкафа, полные пленок. Успев изучить расписание Ребекки, взломщики знали, что она заканчивает съемку в другом месте и вернется в студию примерно через час. Времени в обрез.

– Знаете, чего нам не хватает? – хмыкнул Ву.

– Чего?

– Хотя бы намека на то, что мы ищем.

– Бек получает зашифрованное сообщение. Его реакция? Впервые за восемь лет он мчится навестить подружку жены. Мы просто обязаны выяснить, в чем тут дело.