Гуннхильд, северная невеста - Елизавета Дворецкая

– Ты пока развязывай, а я скажу. Я знаю одних людей, они, может быть, будут возвращаться назад в Бьёрко.

– Кто-то сможет передать весть моему отцу? Это Бергрен?

– Не знаю. Может, он, а может, и нет. Но эти люди, может быть, увидят твоих родных. Если увидят, что они могут им сказать? Ты и твоя бабка живете здесь в плену или вы сами так захотели?

– Я не в плену, мы с Асфрид сами решили поехать к королеве Тюре, чтобы нас не взяли в плен!

– А в вашем доме уже эти люди? – Нищенка кивнула в ту сторону, где за стеной отхожего чулана располагался хозяйский дом.

– Да, они заняли Слиасторп, ведь его некому было защищать. Но потом ушли.

– И теперь конунг хочет взять тебя в жены, чтобы стать законным хозяином вашей усадьбы?

– Не конунг, а его старший сын.

– А ты хочешь вернуться к родным? Или выйти замуж?

– Я…

Гуннхильд растерялась: впервые ее вот так прямо спросили, чего хочется ей самой. Тем более странно, что это сделала не Асфрид, не Горм, а нищая бродяжка! Если думать о себе, то было бы совсем неплохо стать женой Кнута и королевой Дании, но это замужество сильно помешало бы ее родичам, и она не имела права так поступить по собственной воле.

– Я хочу вернуться к отцу и брату, потому что они имеют право распоряжаться моей судьбой!

– Тогда жди. Может быть, те люди что-то передадут тебе.

– Через тебя?

– Может быть. За мной никто не смотрит, куда я иду собирать корки и селедочьи хвосты. Давай бусину.

– Тебе ее даст моя служанка. И спрячь получше, чтобы никто не увидел!

– Эта твоя служанка может знать все, что знаешь ты?

– Да, я ей доверяю. Ее зовут Богута, она вендка.

– Я скажу ей. С тобой трудно говорить, не подойти близко.

– Хорошо, передай через нее.

И Гуннхильд поспешно покинула это не слишком благоуханное место, шепнув Богуте, чтобы тайком передала нищенке какую-нибудь бусинку. Это было для побирушки настоящее сокровище: хлеба или рыбы в обмен на стеклянную бусину дадут столько, что она не сможет унести, даже вместе со своим отцом, а питаться этим они смогут целый месяц.

И вот Гуннхильд снова сидела бок о бок с Ингер за прялкой, стараясь сохранять невозмутимый вид, но сердце ее отчаянно билось. Едва заметные намеки Бергрена, речи бродяжки – все это вместе означало, что Олав и Рагнвальд ищут способ связаться со своими женщинами и что-то сделать для их освобождения. Пока Асфрид с внучкой в руках Горма, Инглингам трудно что-то предпринять. И если они узнают, что Асфрид и Гуннхильд в Эбергорде, то именно сюда они и явятся с войском…

И что тогда? Даже если Олав придет с целой сотней кораблей, Горм сумеет выторговать себе любые выгодные условия в обмен на возвращение матери и дочери соперника живыми и здоровыми. А если переговоры зайдут в тупик, сперва убьет их, а потом будет сражаться. Все это может принести ей скорее гибель, чем спасение. Одна надежда на то, что отец тоже все это хорошо понимает.

* * *

Назавтра с утра была хорошая погода, совсем весенняя: сияло солнце, освещая первую зелень лугов. Родичи Горма ехали верхом, хирдманы шли пешком, распевая песни – Харальд взял с собой не менее десятка человек. Почему бы не дать парням прогуляться в хорошую погоду? Кому хочешь надоест за зиму глотать дым очагов. Оба брата тоже присоединились к пению, девушки смеялись и болтали, и дорога до Гестахейма пролетела незаметно. По пути Гуннхильд примечала, что Ингер особенно охотно смеется, когда глядит на Асгейра – молодого хирдмана из дружины Горма. И он тоже все поглядывает на нее. Понятное дело! Для молодых (да и не очень молодых) хирдманов хозяйская дочь, если она лицом получше троллихи, всегда – воплощение Фрейи, прекрасная и нарядная дева из сказаний. И очень многие из девушек, живя в одном доме с четырьмя-пятью десятками сильных отважных парней, рано или поздно находят одного, из-за кого сердце бьется чаще. Обычно из этого не выходит ничего хорошего – бабушка еще в детстве натвердила Гуннхильд это, а тетка Одиндис порассказала немало историй, когда девушка, не устоявшая перед удалью хирдмана, потом оставалась опозоренной и не могла найти достойного мужа или была вынуждена бежать с ним из дома и навсегда оборвать связи с родом. Гуннхильд, не желая себя потерять, никогда не приглядывалась к хирдманам отца и брата. А вот Ингер, похоже, скучая в ожидании замужества, не прочь поразвлечься с тем, что есть… Любопытно, что скажет этот гордец Харальд, если про его сестру пойдут нехорошие слухи… Гуннхильд покосилась на Харальда, но он увлеченно пел и, по всему виду, находился в самом веселом и беспечном настроении.

Сначала завернули к причалу посмотреть на готландскую снеку – разгруженная, со снятой мачтой и убранными веслами, она лежала на берегу, люди Бергрена рядом грели смолу на костре. Потом поехали в усадьбу. Смотрели меха – черные, бурые, мягкие и блестящие, похожие на коричневый шелк. Женщины восхищались, Кнут тоже проявил большое любопытство и сумел-таки выторговать мехов на два теплых женских кафтана – для Гуннхильд и Ингер в будущее приданое, как можно было понять по его кивкам и подмигиваниям. Харальд меха одобрил, но ничего покупать не хотел: сказал лишь, что и сам раздобудет не хуже. Хлода осталась без подарка, отчего ее лицо стало еще более недовольным. Время провели очень хорошо, но Гуннхильд не удалось даже близко подойти к Бергрену, не то что сказать ему хоть слово наедине.

И только когда уже собрались ехать домой, случилось нечто всеми прочими не замеченное, а для Гуннхильд перевернувшее небо и землю. Случайно оглянувшись, она вдруг заметила в толпе челяди, пришедшей посмотреть, как знатные гости прощаются и садятся на коней, высокого худощавого белобрысого парня. Увидев это лицо, Гуннхильд вздрогнула и вцепилась в гриву лошади. Хорошо, что Кнут, помогавший ей сесть в седло, еще не убрал руки, иначе она могла бы от потрясения свалиться прямо под копыта. В простой серой рубахе и с кожаным передником кузнеца, среди домочадцев Фроди стоял Халле Тощий, один из хирдманов ее брата Рагнвальда! Он появился в дружине не так давно, всего год назад, но Гуннхильд знала его достаточно хорошо, чтобы не ошибиться. Он стоял с самым непринужденным видом и даже не смотрел на нее, – казалось, больше всего его занимает Харальдова лошадь, – а Гуннхильд с трудом отвела от него глаза и заставила себя засмеяться – дескать, вот неловкая, чуть с седла не упала!

Когда выезжали со двора, она даже не оглянулась, но думала только о Халле. Как он попал сюда, в усадьбу возле самого жилища Горма? Случайно ли? Она не знала, кто из дружины отца и брата уцелел в их последней битве перед Слиасторпом; Халле, строго говоря, мог попасть в плен и таким образом очутиться среди челяди Фроди. Но тогда он не стоял бы так спокойно и не разглядывал чужую лошадь, а сам побежал бы к Гуннхильд, напомнил о себе, попросил о помощи… Он не мог забыть или не заметить сестру своего вождя, даже бывшего вождя, и тогда у него не было бы причин скрывать, что они знакомы.