«Господь дарует нам победу». Русская Православная Церковь и Великая Отечественная война - Михаил Витальевич Шкаровский

после снятия блокады. Осталась жена его, Екатерина Николаевна, которая принесла икону в нашу церковь. Сначала прятали, потом определили в храме. Сейчас она находится в алтаре».

В церкви святого Иова всю блокаду находились иконы, принесенные из других закрытых и разрушенных храмов Волкова кладбища: Спаса Нерукотворного образа, Казанской и Тихвинской Божией Матери, «Не рыдай Мене, Мати» и Божией Матери «Скоропослушница». У этих святых образов прихожане искали заступничества, просили о помощи и находили укрепление в вере. На Серафимовском кладбище во время блокады (в основном в братских могилах) было погребено более 100 тысяч умерших от голода горожан. Кладбищенская церковь преподобного Серафима Саровского никогда не пустовала. Главной святыней храма являлся образ святого Серафима с частицами его мощей, мантии, гроба и камня, на котором преподобный молился тысячу дней и ночей. Почитались верующими также образ Божией Матери «Умиление» – список с келейного образа преподобного Серафима – и портрет старца, написанный при его жизни бывшим насельником Саровской обители иеромонахом Иоасафом. Помимо собственных икон, в церкви находились чтимые образы из расположенного неподалеку закрытого Благовещенского храма: древняя Смоленская икона Божией Матери, привезенная в Петербург при императоре Петре I выходцами из Смоленской губернии, Тихвинская икона Божией Матери, образы Николая Чудотворца и Знамения Божия. Голодные ослабевшие люди приходили к ним и со слезами и великой верой припадали к чудотворным иконам, молясь о воевавших на фронте близких и о тех, кто ушел в жизнь вечную. Следует упомянуть, что, несмотря на запрещение в 1930-е гг. колокольного звона, в Серафимовской церкви колокола уцелели, и в начале войны они по старому обычаю были спущены с колокольни «под спуд». Прихожане разобрали пол и потолок, вырыли глубокие ямы и осторожно с молитвой схоронили колокола. А через два с половиной года – утром 27 января 1944 г. радостное известие о снятии блокады собрало у храма обессиленных людей, которые в едином стихийном порыве сняли перекрытия, раздолбили мерзлую землю, достали и подняли колокола. Без всякого разрешения властей в Серафимовской церкви зазвонили в день прорыва блокады ровно в 16 часов. Люди сменяли друг друга, и звон колоколов не умолкал больше суток[220].

Приходили верующие и к закрытой в 1940 г. часовне Ксении Блаженной на Смоленском кладбище, где в период блокады также производились массовые захоронения умерших от голода горожан. Люди молились у закрытых дверей часовни и по давней традиции писали записочки со своими просьбами и мольбами. Живущие ныне блокадники рассказывают, что детьми они воспринимали святую как реально существующего человека, который живет с ними в осажденном городе. И все потому, что от взрослых часто слушали: «Надо сходить к Ксеньюшке», или «Пойдем к Ксеньюшке, она поможет». Сохранились свидетельства о явлениях и помощи в годы войны преподобной Ксении не только жителям Ленинграда, но и воинам советской армии даже при освобождении Праги в 1945 г. Много верующих также бывало у окошечка усыпальницы святого отца Иоанна Кронштадтского, молясь великому чудотворцу. Саму усыпальницу, замурованную еще в 1926 г., в годы блокады размуровали и устроили в ней бомбоубежище, но вход в него для почитателей святого все равно был закрыт.

Показательны для определения высокого уровня религиозности ленинградцев в период блокады многочисленные легенды и предания о чудесных явлениях, знамениях и фактах помощи Божией. Одна из таких легенд повествует об эвакуации людей из блокадного Ленинграда катерами через Ладожское озеро. Накануне предстоящего рейса три катера спешно загружались, и на одном из них ходила с иконой какая-то старушка. Капитан подошел к ней: «Бабуля, не время с иконами ходить!». Та ответила спокойно: «Сынок, делай свое дело, а я свое делать буду». Загрузили катера людьми и поплыли. Начался обстрел. Два катера сразу же пошли ко дну, а третий, со старушкой, уцелел, и люди на нем. Некоторые верующие блокадники долгое время вспоминали о дочери священника, ходившей с подругами по Петроградской стороне с иконой Богородицы, обернутой в чистую тряпочку. Обходили с молитвой целые кварталы, и ни один «замоленный» дом не был разрушен[221]. Подобные предания существуют о женщине, обходившей дома в районе пр. Стачек и т. д.

Но помимо легендарных в период блокады происходило и много реальных случаев «чудесного» спасения людей, когда помощь приходила совершенно неожиданным образом. Одну из таких историй недавно рассказала верующая блокадница Н.М. Федорова: поздней осенью 1941 г. в их семье не осталось никакой еды, и мать несколько дней варила старые газеты и давала их есть детям. Когда те совсем обессилели, она вышла на улицу и пошла как в забытьи, несмотря на артиллерийский обстрел. Пробегавший мимо матрос, желая спасти, толкнул ее, и мать упала на снег, а когда поднялась, увидела, что под ней лежали три иконы – Святителя Николая, Иоанна Богослова и икона Божией Матери, на которой было написано «Хлебная Пресвятая Богородица». Женщина поняла, что находка была не случайной, ведь когда она шла, ничего на земле не видела, подняла иконы, приложила к груди и побрела дальше. Она шла, пошатываясь, и, видимо, имела такой изнуренный вид, что проезжавшая мимо машина остановилась, из нее вышел незнакомый военный и дал мешочек с килограммом овса. «Хлебная» Богоматерь послала хлеб. Мать с радостью пошла домой и накормила детей. И только этот мешочек спас их от голодной смерти. С тех пор Хлебную икону Божией Матери хранили и сейчас хранят в семье как святыню и никогда с ней не расстаются[222].

Другой случай – помощи святого старца – приведен в литературе о преподобном Серафиме Вырицком: «В годы блокады семья Сошальских жила в Ленинграде. До войны Зоя Сошальская часто бывала в Вырице; во время бомбежек и артобстрелов она взяла за привычку мысленно, а то и вслух повторять: «Батюшка отец Серафим! Спаси-помоги!» После снятия блокады при первой же возможности она отправилась к старцу. Придя в его дом на Майском проспекте, Зоя первым делом спросила: «Батюшка, ты меня, наверное, уже забыл?» Старец с доброй улыбкой откликнулся: «Где уж тебя забудешь! Надоела мне, кричавши: спаси-помоги, отец Серафим!» Побеседовав с Зоей, старец благословил ее на принятие монашества в Пюхтицком монастыре и прибавил: «Будешь еще в Иерусалиме игуменьей…» Но потом добавил: «Нет, хватит с тебя, пожалуй, и послушания казначеи!» Слова старца в точности сбылись»[223].

И все-таки защиту и утешение люди получали, прежде всего, в действовавших храмах. Конкретную цифру посещавших в тот период церкви ленинградцев указать невозможно, однако сохранились свидетельства очевидцев. Один из прихожан Князь-Владимирского собора позднее вспоминал о декабре 1941 г.: «…температура упала до нуля. Певчие пели в пальто с поднятыми воротниками, закутанные в